И было такое чувство, как будто я уже все сказал. Сколько лет в душе у меня не было такой свободы и покоя; я еще ехал, а покой уже низошел на меня. По правую и левую сторону я видел Его руку; сердцем слышал Его голос: "Мужайся. Я с тобою".
Я проезжал мимо Талла. Вышла его младшая дочь и окликнула меня. Сказала мне, что она умерла.
Я согрешил, Господи. Тебе ведома глубина моего раскаяния и желание души моей. Но Он милостив; Он примет желание действовать, ибо знает, что когда я обдумывал мою исповедь, я обращался к Ансу, хотя его там не было. В бесконечной мудрости Своей Он замкнул перед смертью ее уста среди тех, кто любил ее и верил ей; я же испытан водой и храним был силой руки Его. Слава Тебе и Твоей щедрой и могучей любви; слава.
Я вошел в дом скорби, в смиренное жилище, где лежала такая же заблудшая, и ее душа ждала неотвратимого и страшного суда, мир ее праху.
-- Господь да будет милостив к этому дому, -- сказал я.
ДАРЛ
{Верхом уехал он} к Армстиду и вернулся верхом, ведя Армстидовых мулов. Мы запрягли и уложили Кеша поверх Адди. Когда уложили, его опять вырвало, но он успел свесить голову с повозки.
-- Его и в живот ударило, -- сказал Вернон.
-- Конь мог лягнуть в живот, -- сказал я. -- Кеш, он лягнул тебя в живот?
Кеш пытался что-то сказать. Дюи Дэлл снова вытерла ему рот.
-- Что он говорит? -- спросил Вернон.
-- Что, Кеш? -- спросила Дюи Дэлл и наклонилась к нему. -- Инструменты, -объяснила она.
Вернон собрал их и положил в повозку. Дюи Дэлл приподняла Кешу голову, чтобы он посмотрел. Тронулись. Мы с Дюи Дэлл сидели возле Кеша и придерживали его, {а он ехал впереди на коне}. Вернон стоял, смотрел нам вслед. Потом повернулся и пошел к мосту. Шел осторожно и по дороге начал встряхивать мокрыми рукавами рубашки, как будто только что намок.
{Он сидел на коне перед воротами}. Армстид ждал у ворот. Мы остановились, а он спешился. Сняли Кеша и внесли в дом -- жена Армстида уже приготовила ему постель. Она и Дюи Дэлл стали раздевать его, а мы вышли.
За папой пошли к повозке. Он влез и поехал на двор, а мы за ним пешком. Вода, наверно, отбила запах, потому что Армстид сказал: "Пожалуйте в дом. Можете там поставить". {Он привел коня за нами и стал возле повозки, держа поводья}.
-- Благодарствую, -- сказал папа. -- Но лучше в сарае. Я знаю, мы вам мешаем.
-- Пожалуйте в дом, -- сказал Армстид. {А у него опять лицо деревянное: дерзкое, угрюмое лицо и румяное, словно глаза и лицо из двух пород дерева -светлого не там, где надо, и темного не там, где надо}.
Рубашка уже подсыхала, но еще липла к телу при каждом движении.
-- Она была бы вам благодарна, -- сказал папа.
Мы выпрягли мулов и закатили повозку в сарай.
Одна стена у него была раскрыта.
-- Тут не намочит, -- сказал Армстид. -- Но если вам больше хочется...
За сараем валялись ржавые кровельные листы. Мы взяли два и приставили к раскрытой стене.
-- Пожалуйте в дом, -- сказал Армстид.
-- Благодарствую, -- сказал папа. -- Ты меня очень одолжишь, если дашь им перекусить.
-- Конечно, -- сказал Армстид. -- Сейчас Лула устроит Кеша и ужин приготовит.
{А он вернулся к коню, снимал седло, и мокрая рубашка налипала на спину при каждом движении}.
Папа в дом не пошел.
-- Заходи и поешь, -- сказал Армстид. -- Почти готово.
-- Я поесть не мечтаю, сказал папа. -- Благодарствуем.
-- Заходите, обсохните, поешьте, -- сказал Армстид. -- Ничего с ним не сделается.
-- Только ради нее, -- сказал папа. Ради нее принимаю пищу. Ни упряжки у меня, ничего, но она будет вам всем благодарна.
-- Ну да, -- сказал Армстид. -- Заходите, обсохните.
Однако, когда Армстид папе налил, папе стало легче; а когда мы зашли поглядеть на Кеша, {он с нами не пошел. Я оглянулся: он уводил коня в сарай}, папа уже говорил о том, где бы раздобыть новую упряжку, и к ужину почти сторговал ее. {Он в сарае, гибко проскользнул мимо пестрого мечущегося вихря -- в стойло, вместе с ним. Вскочил на ясли, стаскивает сверху сено, выбирается из стойла, ищет и находит скребницу. Потом возвращается и, увильнув от одного звучного удара, прижимается к коню, там, где копыту его не достать. Начинает чистить скребницей, избегая ударов с ловкостью акробата, и любовным шепотом материт коня. Рывком обернулась с оскаленными зубами морда; глаза катаются в потемках, как мраморные шарики на пестрой бархатной скатерти, и он бьет по этой морде обратной стороной скребницы}.
АРМСТИД
Я налил ему еще виски, ужин был почти готов, а он к тому времени уже купил у кого-то упряжку -- в кредит. Выбирал, привередничал: эта упряжка ему не нравится, а у этого и курятник купить побоится.
-- Может, тебе у Снопса попробовать, -- сказал я. -- У него три-четыре упряжки. Может, какая приглянется.