Когда я вгляделся в твои черты (СИ)

Рассветные лучи расплескались по цветущим деревьям, проникли под кожу умиротворением. Микаса отодвинула в сторону посуду и села на краешек стола, не отводя взгляда от своего друга. Его уставшие счастливые черты подсвечивала белизна рубашки: «Такой милый с этим застенчивым румянцем. Ему даже идёт, что так оброс. ― Микаса протянула руку и дотронулась до непослушных прядей. ― Как ты мне дорог! Искренний и смешной. Ты мне дороже многих…»

Госпожа Шпигель всегда просыпалась рано, и сегодняшнее утро не было исключением. Ровно в 6:30 она спускалась вниз и ставила одну из своих пластинок, а после ехала варить кофе. Юные гости не услышали шороха колёс: поглощенные друг другом, они не заметили, как мадам Ренессанс, запустив проигрыватель, тихо подъехала к выходу на задний двор. Она видела их всё так же ясно ― внутри «кадра» дверного проёма, освещённых торжеством солнечного света, под звездопадом лепестков, и душу растаскивали по кускам печаль и любовь. В треске бегущей под иглой пластинки звучали их детские голоски ― высокие и чистые, так непохожие на эти бархатные трели, доносящиеся из сада. И выученные наизусть строчки из далёкого лета, проведённого в Америке 1968-го, тихо заструились сквозь динамик проигрывателя:

«Неужто это та малышка?

И тот забавный мальчуган?

Так незаметно повзрослели — Как, когда?

Какой она красивой стала!

А он каким высоким стал!

А ведь ещё вчера он был так мал!»²{?}[ «Sunrise, Sunset» — классический шлягер из Бродвейского мюзикла «Скрипач на крыше» 1964 г. В данном случае имеется в виду один из самых популярных вариантов в исполнении Перри Комо, включённый в его альбом «Look to Your Heart» 1968 г. выпуска. Перевод песни взят отсюда: https://mirpesen.com/ru/perry-como/sunrise-sunset-translation-ru-27.html]

Энергично подняв опавший цветок магнолии, Эрен закрепил его под шпилькой в волосах Микасы и дурашливо нажал ей на кончик носа указательным пальцем.

По щекам госпожи Шпигель скатились немые слёзы, застыв в глубине морщин на подбородке. Прижав жилистую руку к груди, она стиснула ткань шёлковой блузки и тяжело задышала, предаваясь светлым воспоминаниям и мечтам о чужом счастье. «Мои упрямые драгоценные дети… Встаньте немножечко ближе друг к другу. Ваша несуразная старуха не будет мешать, обещаю», ― беззвучно произнесли её сухие губы. Ведь это только для них время здесь обманчиво замирало, но для госпожи Шпигель оно отмеряло целые жизни.

«Восход, закат, восход, закат,

О, как дни летят!

И солнцу вслед цветы подсолнухов

Заворожённые глядят…»

***

Всё произошло на глазах у Микасы в считанные дни, на заре лета. Госпожа Аккерман, всегда пассивная и не способная дать отпор, вдруг обозлилась на Бруно с невероятной силой. Она знала про измены много лет, но когда муж ввалился ночью пьяный с какой-то девицей, которую отымел прямо в коридоре на глазах у ошарашенной Микасы, её словно подменили. Устроив Бруно взбучку и выгнав нежеланную гостью, госпожа Аккерман вдруг позвонила старой школьной подруге и ушла с ней на целую ночь. Спустя неделю она в отместку привела домой мужчину. Микаса ожидала какой угодно исход этого странного представления, но вовсе не того, что кавалер её матери начистит морду Бруно и выставит его за дверь.

Мишель оказался решительным и мягким человеком. Он влюбился в госпожу Аккерман с первого взгляда и без лишних расшаркиваний заявил о серьёзности своих намерений, но не давил на свою возлюбленную. Он проявлял деликатность по отношению к Микасе, не собирался открещиваться от неё, как от балласта, не покупал её благосклонность чередой подарков. Зато всё необходимое он незамедлительно ей предоставил и добавил, что девочка может рассчитывать на него, если будет нужно. Июнь пролетел как сумасшедший ― наполненный сомнениями, недоверием. Микаса плохо шла на контакт, хотя и проявляла вынужденное дружелюбие. Вечерами она болтала по телефону с Эреном, выливая на него переживания, которыми не могла поделиться с матерью. Ей было страшно. Непривычный домашний покой вселял в неё ужас, что это зыбкий мираж, и он неизбежно превратится обратно в кошмар. Микаса видела, как на улице мама демонстративно льнула к Мишелю, если сталкивалась с Бруно: она его не забыла и, очевидно, ждала какой-нибудь реакции со стороны мужа.

Только бы это всё закончилось. Только бы она унялась и поняла, что отчим был подонком, по которому не стоит тосковать!

В начале июля, одной тёплой ночью, Мишель спонтанно собрал своих девочек и отвёл в парк аттракционов, а затем на завтрак в дорогой ресторан. На часах было пять утра, у Микасы слипались глаза, но она неотрывно наблюдала, как напротив неё от счастья и любви сияла мама в объятиях доброго мужчины, и Микасе стало до того хорошо, что она разрыдалась над тарелкой десерта. С той памятной прогулки она начала потихоньку открываться дяде Мишелю. Подолгу разглядывая в ванной своё тело без единого синяка, Микаса улыбалась и допускала, что всё ещё может измениться самым лучшим образом. Главное, чтобы Бруно не смел возвращаться.