Когда я вгляделся в твои черты (СИ)

Занесённый над скулой жалко хрипящего Бруно кулак замер, с костяшек капнула густая тёмная кровь. Эрен жадно глотал воздух, трясясь от ярости, и постепенно успокаивался. Поднявшись, он покачнулся и как будто даже удивлённо взглянул на еле живого противника. В изумруде радужки блеснул зловещий фосфорический свет. Микаса уже видела его однажды. Ей было страшно приблизиться.

Лицо Эрена вдруг переменилось, и с глубины зрачков поднялись растерянность и боль. Он стыдливо повесил голову, и Микаса увидела того поверженного безрассудного мальчика, с чьих губ вытирала кровь, пока грязные ночные улицы пели им двоим колыбельную. В несколько шагов достигнув Эрена, Микаса прикоснулась указательным пальцем к его подбородку и легонько приподняла. Уставилась в тёмно-зелёные колодцы, в непроглядную бездну тоски.

«Печальный и прекрасный. Совсем как в тот далёкий вечер, когда он подарил мне свой шарф».

По-хозяйски достала из его карманов пачку сигарет и зажигалку, вложила в рот Эрена одну штуку и поднесла трепещущий огонёк. Над их головами взвились густые клубки дыма. Сухие листья жалобно скреблись по земле и сбивали друг друга.

Праздновать Рождество с семьёй Микаса не желала. Куда уютнее было провести вечер в компании Армина. Они сидели у него дома в одинаковых пижамах с оленями и снежинками, щёлкая на ютубе праздничные кинообзоры. Обложившись закусками и поставив рядом с кроватью графин глинтвейна, друзья предавались смеху и праздным разговорам.

― Слушай, Арми, ты не знаешь, почему Эрен уехал? ― заговорила вдруг Микаса.

― А я уж было подумал, что ты не станешь спрашивать. Особенно в эту ночь.

― Он себя так странно ведёт с тех пор, как мы поссорились, и мне всё чаще приходит в голову, что дело не в разбитом сердце. Или не только в нём. Не знаю… Просто уехать на новогодние каникулы по волонтёрской программе помощи бедному африканскому населению ― не безумная прихоть юного идеалиста, а результат каких-то немыслимо сильных переживаний, о которых он никогда прежде не говорил.

Армин резко выдохнул, прижался спиной к стене и обхватил обеими руками колени.

― Ты не представляешь, как же мне хочется вас обоих послать на хер, когда вы начинаете спрашивать друг о друге…

― Он тоже спрашивает обо мне?

― Разумеется, дурёха! ― Армин печально хмыкнул. ― Только и думаю о том, какого чёрта вы сами не зададите друг другу эти вопросы, ведь очевидно, что скучаете и всё такое. Ты можешь набрать ему. Или сообщение настрочить: это несложно, поверь.

― Я больше не могу ему написать. Не могу с ним дружить. Не могу его… ― Она умолкла и стиснула зубы.

― Извини, конечно, но это какая-то тупая ебанина! И я ещё молчу о том, что не понимаю, как ты вообще спуталась с тем типом да ещё и замуж за него собралась выскочить. Выскочить ― не выйти. Знаю, у тебя в семье полная жопа, но это уже слишком.

― Я не могу всего объяснить.

― Говоришь прямо как Эрен. ― Налив себе глинтвейна, Армин сделал несколько больших согревающих глотков. ― Насчёт него: я ещё мог объяснить банальным любопытством его внезапный интерес к истории Холокоста¹{?}[Истребление нацистской Германией во время Второй мировой войны еврейского народа.] и геноцида в Руанде²{?}[Массовая резня в Руанде, произошедшая в 1994-м году, в результате которой представители племени хуту истребили по разным оценкам от 800 тысяч до 1 миллиона человек из племени тутси.], а потом, буквально за несколько дней до его отъезда, у нас состоялся весьма странный разговор.

Микаса внимательно посмотрела на своего друга и вопросительно сощурилась.

Армин запомнил до мелочей содержание той беседы, она въелась ему под кожу, словно отрава, и вызывала приступы бессонницы. Тем вечером они впервые за последние месяцы говорили открыто и о Микасе, и о терзаниях Эрена.

― Видишь ли, дело не только в разбитых любовных надеждах, ― признавался ему Йегер, ― я бы даже сказал, дело не столько в них, сколько в моём отношении к миру. Ты удивишься, но у меня были очень жестокие… выводы обо всех людях, живущих на земле. Я рыдал и чувствовал бессилие. Гнев, несоизмеримый с моей ничтожной личностью. Всё думал, могу ли я победить ненависть. Где взять для этого силы? Даже пришёл к выводу, что решение проблемы нужно взвалить на себя одного. Чтобы никто другой не марал руки.

― Ты хоть осознаёшь, как это крипово звучит? К тому же я не особо понимаю, о чём именно речь. Ну, типа, я тоже переживаю из-за расизма, из-за того, что люди навоеваться друг с другом не могут и вообще создали хрень вроде ядерки. Но у меня неприятное ощущение, что ты несколько о другом.

— Понимаешь, когда-то я был убеждён, и это не метафора, что единственный способ исцелить мир от ненависти и жестокости — это истребить всё человечество. За боль и разочарования. Я бы покончил со всем собственными руками.

С минуту Армин не мог подобрать ответ и лишь в растерянности изучал лицо лучшего друга. За окном безмятежно и густо падал декабрьский снег, устлав холодной белизной палисадник, деревья и фонарные столбы. Могильный холод прокрался и в сердце Армина.