В наружном вестибюле нас встретила щекастая секретарша – мужчин одарила наглой ухмылкой, всех поголовно – тиснеными приглашениями. Она смахивала на Лулу в «Учителю с любовью»[226]
. Когда позвонили сверху, она запустила нас в вестибюль № 2, где рок-н-ролльные менеджеры – янки, англы и даже один заезжий лягушатник – стали здороваться, обниматься, давать пять и базарить про рок-н-ролл. Так мы преодолели вестибюль № 2 и очутились в ало-ковровой цитадели вестибюля № 3, где к нам наконец спустился Джордж Харрисон, пожал всем руки и проводил в самое сердце «Эппла» – бесконечные кабинеты, путаные коридоры, сплошь увешанные золотыми пластинками, громадная студия звукозаписи в подвале – которую как будто Дисней проектировал для капитана Немо, а дизайнером нанял Хью Хефнера[227], – и в конце концов в арку без двери и наверх, в большую комнату, где, сказали нам, будет наша вписка. У нас глаза на лоб полезли. Комната была забита едой – жареные поросята с яблоками во рту, копченые индейки, сыр, хлеб, ящики шампанского и эля – башнями под потолок… это потому, объяснили нам, что в «Эппле» скоро большая рождественская вечеринка. Старик Берт тотчас уронил свою пожамканную скатку на пол и пинком отправил под стол, заваленный глазированной гусятиной и начинками.– Можно жить, – объявил он.
На полсек заскочил Ринго, а один раз мы вроде заметили в коридоре Пола, хотя кто-то сказал, что это никакой не Пол, Пол в Нью-Йорке, у него помолвка. Но он
– Они все такие… такие… – Паук, долговязая бывшая звезда легкой атлетики из Лос-Анджелесского универа, обернувшаяся волосатым тридцатилетним хипьем, подбирал слово, –
– Я думал, у них только Ринго такой, – прибавил Смазка Сэм.
– Точняк, – сказала норковая мамашка, чьи глаза сияли нежной заботой. – Хочется над ними зонтик, что ли, подержать.
Джона мы увидели только потом, при знаменитом Рождественском Разгроме «Эппла». Тот вечер описан в куче книжек, где то янки виноваты, то наоборот, так что углубляться не будем. Я только расскажу, как он появился, – пущей драматичности ради…
День подбирался к кануну праздника, а мы выбрались из нашего съестного кабинета побродить по рождественскому Лондону и хорошенько напиться в пабах – нагулять аппетит к грядущему пиру. Дошагали назад до Сэвил-роу, 3, мимо стайки щекастых фанаток, что топтались на ступеньках с книжицами для автографов (и
– Мы Семья Огненного Пса, – сообщила она. – Приехали посмотреть на «Битлз» из Форт-Смита, Арканзас. У меня сон был, будто мы с Джоном бежим в синей такой воде, как бы металлической, в Карибском море, а он смотрит на меня и говорит: «Давай вместе». И «Билет на поезд»[228]
играет. И мы голые. Под кислотой. Выбежали из воды – и прямо в небо. А меня по правде зовут Люси Алмаз[229]. Давайте, ребятки, еще разик споем.Толпа детишек угомонилась, послушно уселась в кружок и затянула:
–
Женщина затанцевала на ковре – она змеей извивалась в такт, сплошные коленки, локти и веснушки.
– Мы
Ее веки затрепетали и захлопнулись в предвкушении божественной перспективы, затем она остановилась; взор поблек, как ее синее платье.
– Вы же понимаете, что «Битлз» – самые благословенные люди на свете? Ага. Например, сколько раз вас одолевала тоска, а вы слышали по радио песню «Битлз» и думали: «Благослови их Господи»? А? Вот я ровно это и сказала, когда в последний раз сделала аборт, а потом увидела «Желтую подлодку»[230]
. «Благослови их Господи». И сколько еще народу на земле делали примерно то же самое – благословляли «Битлз»? Ну и, понимаете, они все святые. Благословенные святые. Ну