Когда идет дождь…

— Там в Чечне танки, я видел! Папа все отснял на кассеты! — глаза у Пети сверкают. Он торопится говорить и захлебывается.

Маленький приятель ошарашен и, шмыгая простуженным носом, так и стоит, забыв закрыть рот.

— Снайпер — дддддд! А папа у самого дворца. Только с другими военными хочет от стены отойти, а снайпер сразу — дддддд! А еще, около него прямо взорвалось, вон на пианино лежит.

— Петя, кушать! — зовет его из дальней кухни бабушка Фания Акрамовна.

За столом Петя возит ложкой по тарелке и, опершись на кулачок, смотрит в окно:

— Хочу в Уфу. Хочу там во дворе играть с ребятами.

— Что ж, придет время и поедем в Уфу. А где ж твой приятель?

— А он домой пошел. Его мама позвала. Она вчера за ним в школу приходила. Красивая.

— Мамы все красивые. Ты давай кушай, а то остынет. Потом в своей комнате поиграешь, — и за уроки.

Требовательный долгий телефонный звонок. Он вспугивает комнаты. Фания Акрамовна берет трубку:

— Юра? Нет. Его нет. Он сегодня утром улетел в Англию. Нет. Ничего вам не могу сказать. До свидания.

Она кладет трубку. По углам притаилась тишина, и пахнет свежей стружкой от стеллажа, сделанного Юрой. На его полках книги, сувениры и фотография: Эля, Юра и маленький Петя.

Фания Акрамовна остановила на фотографии взгляд, раздумчиво постояла и, горько вздохнув, пошла из Юриной комнаты к внуку, на кухню.

За окнами серый свет заблудившегося в предвееньи февраля, и снег. Мокрый снег… Он скользит по стенам каменных надгробий домов, тонет в черной зыби Невы, и там, где царит вечный покой, падает в рассыпанные на одной из могил свежие розы. И вздрагивают зеленые листья, и немеют тугие стебли…

Я знаю, — ты гастролей не прервешь!
Очерчен круг не здесь, а свыше.
И память в сердце, будто к горлу нож.
И где-то дождь по зябкой крыше.

Дороги в этом порванном миру
Мотаешь на свою зеницу ока.
Сквозь пепел звезд у твоего порога
Лечу в нее, как в черную дыру.

С повадкой мальчика, полубогиней,
Уста разверзнув той звезде,
Чей след дождями смыт уже,
Но свет еще идет к тебе и сыну!