Когда исчезает страх

— Переведите этому шпику, — уже раздраженно сказал Ян Божене, — если он сейчас же не уберется отсюда, то испытает своим задом крепость моей ноги.

Божена, видно, перевела всё в точности. Лэйн с опаской взглянул на ноги боксера, вежливо раскланялся и, советуя обдумать предложение, пятясь вышел из комнаты.

С Яном осталась одна словачка. Он с благодарностью пожал ей руку и предложил выпить за дружбу. Девушка согласилась. Они медленно осушили бокалы и, взглянув друг другу в глаза, весело засмеялись.

У Яна вдруг появилось, желание обнять ее. Он протянул руки, но Божена, покосившись на дверь, уклонилась.

«Боится, что кто-нибудь войдет», — догадался Ян. Неверной походкой он подошел к двери и повернул ключ в замке.

Вновь приблизясь к словачке, он решил поцеловать ее, но она, лукаво погрозив пальцем, отстранилась.

Эта девушка умела гибкими движениями ускользать из рук.

Ширвису надоела игра словачки, он, как на ринге, сделал ложный выпад в сторону, крепко схватил ее и, притянув к себе, стал искать губами рог… И тут произошло неожиданное: Божена вдруг громко закричала, начала отбиваться, царапаться…

Ян сразу выпустил ее. Девушка бросилась к двери и, плача, забарабанила кулаками.

Дверь пришлось открыть. На шум прибежали официанты, Лэйн и еще два каких-то молодца. Они схватили Ширвиса за руки и потребовали вызвать «стражу беспечности»[1]. Какой-то рьяный блюститель порядка уселся писать протокол.

От полиции и скандала Яна спас неожиданно появившийся в дверях Штоль. Увидев своего гостя в таком бедственном положении, он поспешил успокоить негодующих друзей Вожены:

— Умоляю отпустить… очень неловко. Содруг Ширвис — мой гость. Он немного выпил, немножко не так вел себя… Я думаю, мы это дело уладим миром.

Яна освободили, но не выпустили из комнаты. Ошеломленный, он стоял у стены и не понимал, почему плачет Божена. Штоль попробовал успокоить ее:

— Прошу простить моего друга. Вы очень нравитесь ему. Он сделает вам самый интересный подарок, и всё будет хорошо. Ну зачем плакать и портить такие глазки? Лучше подайте ему руку.

Божена вытерла платком глаза. Штоль подвел ее к Ширвису и соединил их руки:

— Не надо сердиться. Все хорошо! Смотрите, сколько вина на столе. Поднимем бокалы за приятную встречу.

Присутствующие заулыбались. Они снисходительно чокнулись с Ширвисом, выпили за здоровье пострадавшей и все аккуратнейшим образом расписались в протоколе.

Штоль горел желанием скорее умиротворить всех. Он отвел Яна в сторону и шепнул:

— Надо дать несколько крон официантам, и они будут молчать. Потом небольшой подарок девушке. У вас нет чешских денег? Хорошо, мы сделаем все как надо.

Он подозвал Лэйна:

— Надеюсь, вы сумеете дать русскому боксеру пятьсот крон в долг?

Импрессарио мотнул головой, с готовностью полез в боковой карман и вытащил бумажник. Отсчитав пятьсот крон, он жестами показал, что надо писать расписку.

Ян, чтобы поскорей уйти, написал требуемую расписку. Лэйн взял ее и вместе с протоколом спрятал в карман.

— Почему он не отдал мне протокола? — возмутился Ян.

— Протокол нужен для гарантий, что вы будете скоро отдавать долг, — поспешил успокоить его Штоль и, расплатившись с официантами, повел Яна в общий зал.

В зале играла музыка, кружились пары, хлопали пробки, звенела посуда. Боксер вскоре забыл о происшедшем, ему опять было весело и хорошо.

Ширвис только под утро возвратился к себе в гостиницу. Сомов не спал. Он встретил Яна в коридоре и, хмурясь, прошел за ним в номер.

— Где пропадал? — спросил он коротко.

Ян, бессмысленно ухмыляясь, в костюме и ботинках повалился на постель.

Владимир Николаевич схватил его за ворот и, сердито встряхнув, поднял:

— Где ты был, спрашиваю?

— Был? — Ян как бы не понимал Сомова, мутными глазами глядел на него, потом вдруг сжал кулаки и не своим голосом закричал: — Что вы ко мне пристаете? Убирайтесь отсюда, или вас вынесут! Я не позволю себя хватать!

Затевать скандал в гостинице, да еще ночью, Сомову не хотелось. Взбешенный, он ушел от Ширвиса и долго ходил у себя в номере, не в силах успокоиться.

«Что делать с подлецом? Нужно было отказаться, не брать за границу, либерал шлепоносый! — ругал себя Сомов. — Теперь возись, страдай за него. С кем он весь день пропадал? На чьи деньги пил? Вот скотина! Вернемся домой, я отца отблагодарю. Хорошего выкормил сынка!»

Но позже, поостыв, Сомов решил, что здесь, в Чехословакии, с Ширвисом надо быть мягче. Было ошибкой то, что они не взяли его на экскурсию. Утром дядя Володя сказал об этом боксерам. Он попросил всех относиться к Яну дружески, не оставлять одного и не вызывать на ссоры.

На другой день Ян поднялся с трудом. Он не мог шевельнуть головой, его мутило. Морщась и тоскуя, он вспомнил все случившееся с ним вчера и в страхе подумал: «Что я там натворил? Какой протокол? О черт! Дернуло же меня».

* * *