Когда исчезает страх

По договоренности с начальством я специально остаюсь после работы. Мы с Кириллом садимся на учебную машину с двойным управлением. Я люблю эти полеты. Кроме нас двоих, в воздухе никого нет. Мы парим над всеми. Слегка держась за ручку управления, Кирилл повторяет мои движения, чтобы приобрести навыки и почувствовать самолет в пространстве.

Для кого-нибудь другого это были бы минуты волнения, а я становлюсь на удивление спокойной. Когда мы вместе, — ничто не страшит. Я готова разделить с ним любую участь.

Какое волшебное слово «мы». Будто все изменилось. Я не одна, со мной самый близкий и родной мне человек. Он для меня лучше всех. Единственный!

18 сентября. Вчера, после рулежки, ему разрешили управлять самолетом под моим наблюдением.

Кирилл дал полный газ. Я внимательно слежу за его движениями. Ручка управления неторопливо пошла вперед… Самолет приподнял хвост и побежал, все увеличивая скорость. Вот ручка, заняв, нейтральное положение, плавно идет на меня… легкий толчок. И свершилось для начинающего летчика чудо — самолет оторвался от земли! Он словно повис на невидимых нитях в воздухе.

Кирилл делает разворот, набирает высоту. И я вдруг слышу сквозь шум мотора песню.

Кто не испытывал упоения полетом, не поймет нас. Нигде не чувствуешь себя так свободно, как в воздухе. Тебя вдруг охватывает необъяснимый восторг, восхитительное чувство опасности и радости. Перед тобой огромное небо, беспредельный простор!»

Глава вторая

Ян Ширвис неохотно, лишь бы не обидеть Кирилла с Ириной, ходил на теоретические занятия подготовительной группы аэроклуба. Но после первых практических полетов, ощутив радость человека, управляющего в воздухе машиной, сказал себе: «Вот появилась и цель в жизни. Добивайся, становись летчиком, и о другом забудь».

В один день с Кириллом он подал заявление в военно-воздушную школу и, когда они вместе пошли в мандатную комиссию, спросил:

— Ты можешь не говорить о моей дисквалификации и других боксерских делах? Я бы хотел начать жизнь заново.

Кирилл, полагая, что вызовы на соревнования в тренировочные лагеря помешают ему по-настоящему овладеть летным делом, ответил:

— Хорошо. Я и о себе ничего не скажу. Бокса не было. И Сомова попрошу хотя бы на время забыть о нас.

Курсантов требовалось много. Их обоих примяли в авиационную школу. Но в Ленинграде, как рассчитывал Кочеванов, не оставили, а сразу же отправили на юг, на берег Азовского моря.

Прощание было нелегким. Об этом Ирина в дневнике написала:

«Разлуку с ним я ощущаю физически, как рану на сердце. Меж нами, оказывается, существовала глубокая связь. По каким-то едва уловимым признакам мы понимали, когда и от чего страдает другой, если он даже не жаловался. Кирилл, видимо, почувствовал, что сердце мое от тревоги ноет и сжимается.

— Ты ведь, сильная, — сказал он, — я знаю, вытерпишь все и дождешься меня.

— Вовсе я не такая, какой тебе кажусь, — возразила я.

— Чего же ты плачешь?

— А я и не плачу, слезы сами текут.

Они действительно текли сами, их невозможно было удержать.

8 октября.Никогда я еще не нуждалась так в поддержке, как сейчас, а от него нет писем. Одиночество для меня невыносимо. Впрочем, одиночество ли? Кажется, произошло то, чего я страшилась и ждала. Произошло самое простое и самое таинственное на свете: от близости двух людей, почти терявших сознание от остроты чувства, появилось новое существо, которое дает уже о себе знать. Оно живет, заставляет думать о себе, заботиться.

Как же мне быть с ним? Под сердцем уже бьется тревога. Близится война, имею ли я право оставлять его? Но и прервать жизнь этого комочка, жаждущего тепла моей крови, я не смогу».

* * *

Кочеванов и Ширвис попали в одну учебную роту. На занятиях сидели рядом и в общежитии школы поселились койка в койку.

Теорию оба одолевали с трудом, зато на практических занятиях были отличниками, потому что летали с воодушевлением. Поднявшись в воздух, Кирилл и Ян чувствовали небывалую легкость и такое блаженство, какого никогда не испытывали на земле.

Наслаждаясь каждой минутой практических занятий, они готовы были летать в любое время дня и ночи. Кирилл и Ян научились так владеть учебными машинами, что могли делать «бочки» и «мертвые петли» лучше своего инструктора. Особенно им нравилась стрельба по конусу и наземным целям. В такие дни их охватывал спортивный азарт, желание быть первыми.

По мере того как росло мастерство и появлялась уверенность в себе, Яну думалось, что он преувеличил значение бокса в своей жизни. Вот авиация — это да! Ей можно посвятить жизнь, он рожден для полетов.

А Кирилл не мог забыть бокса. Как-то, вытащив из чемодана старые перчатки, он предложил Яну:

— Пойдем разомнемся. Не бойся, не выдам. Договор остается в силе.