Когда исчезнет эхо

— Слушай, боевая у тебя женушка! — Василий Васильевич подмигнул Олегу. — Ей бы в полицию идти работать, хороший бы опер получился. Информацию собирает влет, анализом владеет…

— С синтезом у нее не очень, — прокомментировал Олег, вздохнув. — Факты собирает хорошо, а вот выводы делает в корне неверные. А так — да, молодец, конечно.

Юлька набрала в грудь воздуха, чтобы дать достойный ответ, но Василий Васильевич протянул руку, ткнул ее пальцем в бок, и она с шумом выпустила воздух, как резиновая игрушка с дырочкой.

— Итак, дневник пропал, и это любопытно, — проговорил Василий Васильевич задумчиво. — Более того, это непонятно.

— По-моему, в этом деле все непонятно, — жалобно возразила Юлька.

— Да нет, не все… — Василий Васильевич пожевал губами и крепко растер свою красную от солнца лысину, обрамленную редкими пушистыми волосами. — Есть то, что очень даже понятно. К примеру, то, что тридцать лет деревня жила тихо и спокойно. Убийцы Митьки чувствовали себя в безопасности, хотя это мой косяк, не спорю. Ничего я тогда не заподозрил неладного, хотя и надо было. А вот этим летом отчего-то началось бурление дерьма. И Кириллыч задергался так сильно, что дом продал, и Петровича убили, и по дому твоему, красавица, кто-то лазил. А началось с чего?

— С чего? — так же жалобно спросила Юлька.

— Да с того, что пришлые тут появились. Чужаки. Новенькие. А это у нас кто?

— Кто?

— Ну знамо дело, ты, хотя к тебе у меня из-за Олега вопросов нету. Ты девка своя, у тебя дурного умысла нету, ты в это дело как кура в ощип попала. А кроме тебя? А кроме тебя — итальянки эти две, красоты небесной, которым нечего тут делать от слова «совсем». И парень этот подозрительный, который у Прокопьевны живет. Вот от кого-то из них все проблемы.

— Список-то небольшой, — спокойно заметил Олег.

— Да то-то и оно, — согласился Василий Васильевич, — с ним мы в два счета, одной левой, как говорится.

— Слушай, Василич, уж коли мы тут задачки решаем, как семечки лузгаем, так ответь мне вот на какой вопрос, — безмятежно вступил Олег. Так безмятежно, что Юлька, хорошо знающая своего мужа, напряглась. Василий Васильевич, впрочем, ничего не заподозрил, потому что знал майора Асмолова куда хуже.

— Ну, — добродушно сказал он, — какой-такой вопрос у тебя ко мне?

— Да простой, вот только покоя он мне не дает никак, — сокрушенно покачал головой Олег. — А ты, старый, в этом деле тридцатилетней давности что именно скрываешь?

Теперь воздух как будто выпустили из Василия Васильевича.

— О чем ты? — фальшивым голосом спросил он и откашлялся.

— Василич, я же все-таки опер. И, осмелюсь заметить, на хорошем счету. Ты сам меня учил. Что-то ты темнишь, причем не о последних событиях, а именно о тех, давних. Про убийство соседа этого вашего мутного ты действительно не в курсах. А вот о том, что тридцать лет назад в Сазонове приключилось, представление имеешь. Вот я и спрашиваю тебя, что именно ты знаешь, потому как это большое значение имеет и может пролить свет на разгадку совершенного убийства.

Василий Васильевич снова пожевал губами. Вид у него был мрачный, но отнюдь не напуганный.

— Ладно, — крякнул он. — В конце концов, ничего преступного я тогда не сделал. Так, поучаствовал в небольшой фальсификации, не больше. Вреда от этого никому не было, а хороших людей от маленьких неприятностей прикрыло.

— Так вы знали, что Митька не сам утонул, а его убили?! — выкрикнула Юлька. На старого милиционера она смотрела чуть ли не с отвращением.

— Да нет же, говорю я вам! То, что с мальцом что-то не так, я слыхом не слыхивал. Ну утонул парнишка, не хватило сил до берега доплыть. Так же бывает. Его Петр Никандрович нашел, нашей Анны Петровны отец. Они с Николаем Дмитриевичем рыбачили в тот вечер. К берегу причалили, стали в камышах лодку вытаскивать и на Митьку наткнулись. Николай Дмитриевич караулить остался, а Петр до меня побег, а уж потом к матери Митькиной, значит, чтобы оповестить. Я на берег сразу побежал и мальца осмотрел. Мертвый он был, но без следов насильственной смерти. Потом и вскрытие мы проводили, хоть мать и против была. Но я настоял. Утонул он. В легких — речная вода. Не мог я заподозрить убийство, хотя, наверное, и должен был. Нет, не про Митькину смерть я говорю.

— А про чью?

Василий Васильевич молчал, глядя в окно, за которым бушевало знойное лето. Его запахи, краски, нахальное, бьющее в окно солнце словно насмехались над ним, оправдывающимся, словно школьник. Он досадливо крякнул от неловкости.

— В общем, пока мы с Митькой разбирались, выяснилось, что Женя с обрыва кинулась, — глухо продолжил он. — Мне про это Катерина рассказала, девчонка местная, Женькина лучшая подружка. Их семья со мной в соседнем доме жила, том, что заколочен сейчас. Прибежала, лица на ней нет, кричит: «Дядя Вася, Женька с обрыва кинулась!» Я аж захолонул весь, думаю, да что за напасть-то такая! Спрашиваю у нее: «Откуда знаешь?» А она отвечает: «Вадим сказал. Он ее вещи под сосной нашел и записку прощальную».

— Была записка, значит? — уточнил Олег.