Когда камни меняют цвет

На эти лишения Ирэйн ответила равнодушием. Она свернулась в клубок под колючим одеялом, которое бросили на тюфяк, закрыла глаза и так пролежала около часа. Слезы беспрестанно катились из глаз, и вскоре от них начало щипать кожу. Узница не обратила внимания и на это. Она старалась вообще ни о чем не думать, чтобы дать себе хоть какое-то отдохновение, но мысли все равно прорывались сквозь вязкий заслон безразличия. И как бы ни сопротивлялась им, но через какое-то время рваные клочья размышлений собрались воедино. Перед внутренним взором Ирэйн появился мужчина, подарившей ей ни одну грезу, но не давший и малой толики надежды на их воплощение…

— Тиен, — прошептала она, но еще сильней сожмурила глаза и мотнула головой.

Нельзя! Лейра Дорин уже шла этой дорогой и знает, что на ней нет жизни, одни лишь камни и пыль лживых грез. Она слишком долго забивалась в глаза, мешая увидеть действительность. Теперь Ирэйн прозрела и точно знала, что в ее жизни нет места риору Дин-Таля. Она всегда была для него лишь сгустком воздуха, через который он смотрел, не замечая ни влюбленного взгляда, ни восхищения, ни затаенной надежды. Теперь же и вовсе превратилась в призрак…

— Ирэйн, что вы скажите? — прошептала женщина, вспоминая их последнюю встречу.

Не отмахнулся, не удовлетворился ответом Шамиса. Он хотел услышать ее, ненавистную изменницу…

— Зачем? Ему ведь безразлична моя участь. Ему всегда была безразлична моя участь. Я ему безразлична, — закончила узница и плотину равнодушия прорвало.

Женщина перевернулась на живот, уткнулась лицом в сложенные руки и разрыдалась. Совсем по-детски, со всхлипами и подвыванием. Ей было жалко себя, невозможно жаль. И обидно, что смогла привлечь внимание любимого мужчины лишь своим несчастьем. А еще горько, что из всех мужчин, которые увлекались ей по зову сердца или по чужому наущению, не оказалось одного-единственного, которого так хотелось увидеть рядом. И было невозможно стыдно перед Лоттом за эти слезы и мысли.

— Прости меня, — надрывно всхлипывая, произнесла лейра. — Я опять изменяю тебе. Прости меня, Лотт. — Со злостью ударила кулаком по тюфяку и сварливо проворчала: — Проклятые мысли… Прочь!

Но мысли не исчезли, и она вновь и вновь вспоминала взгляд советника, направленный на нее. В нем было участие, оно точно было, ей не показалось. «Вы сейчас лжете. Зачем?».

— Затем, что у меня осталась гордость, риор Дин-Таль, и я не буду жаловаться вам, прошептала женщина. — Да и что вы сможете сделать? Даже если расскажите лиори, когда вернетесь в Борг, что станется со мной за это время? Нет, риор советник, в моих жалобах нет смысла. Лучше уж считайте, что я сама во всем виновата, чем вы ощутите ответственность за мою судьбу, а после вину, что не сумели мне помочь. А впрочем… вам будет не в чем винить себя. Все лишь кара настигла преступницу, как вы того хотели.

Она промучилась до рассвета. Тряслась от холода и вела свой диалог с призраками. Это было столь привычным, что даже не казалось неправильным. И лишь под утро, когда пальцы заледенели и не гнулись, когда ноги отказывались держать ее, охваченные крупной дрожью, Ирэйн перестала отворачиваться от плаща смотрителя. Накинула его, после замоталась в одеяло и, наконец, немного согревшись, провалилась в тяжелый сон.

И проснулась, спустя три часа, от грохота отодвигаемого засова.

— Идемте, лейра Дорина, — сказал страж, глядя на дрожащую женщину.

— Н-не х-хоч-чу г-гул… гуля-ть, — выбивая зубную дробь, ответила Ирэйн.

— Идемте, — повторил страж гораздо тверже.

— В-бог-ги, — выдохнула узница и попыталась подняться с тюфяка.

Вышло это не с первого раза, ноги не слушались. Слабость была неимоверной.

Ее колотил озноб, першило в горле, и глаза самой лейре казались забитыми пылью. Страж все это время стоял у дверей и ждал. Он не спешил помочь, но за это Ирэйн не обиделась. В конце концов, его заботой было следить, чтобы узники не совершили новых преступлений, но не нянчиться с ними.

Наконец, женщина утвердилась в вертикальном положении и, покачиваясь, побрела к двери. Страж пропустил узницу вперед. Они спустились в замковый дверь, и на выходе, когда в лицо ударили брызги дождя, воину все-таки пришлось придержать пошатнувшуюся лейру.

— Туда, — указал страж.

Они не пошли на стену. Ирэйн стало совсем нехорошо. Она уже не обращала внимания, куда ее ведут, лишь мечтала, чтобы бесконечная дорога наконец закончилась. Узница и надзиратель вошли в очередные двери, снова ступили на лестницу, и женщина привалилась плечом к стене:

— Н-не м-мог-гу б-боль… ше… — прошелестела женщина и сползла на ступени.

— Архон! Ирэйн!

Она услышала, как по ступеням застучали каблуки сапог, подняла голову и скривилась. Шамис спешил к ней. Ирэйн вяло оттолкнула его руки, но риор все равно сжал ее плечи и поставил на ноги.

— Да вы вся горите! — воскликнул он. После поднял руки и направился снова вверх по лестнице. — Простите меня, Ирэйн, простите, — мужчина был взволнован. — Это моя вина. Вы так разозлила меня своей выходкой. Я совсем не подумал, что лейры слишком хрупкие, это все проклятый холод…