Когда кончаются игры (СИ)

К доктору ее водил отец, и, хотя Гидра была уже большим ребенком, держал ее на коленях, успокаивающе поглаживал. Гидра думала, что и папа все знает, и жалеет ее, маленькую, оставшуюся без материнской любви.

Отчего-то не было мыслей о том, что теперь она не выйдет замуж или не будет нравиться мальчикам. Это казалось Гидре таким неважным и несущественным в сравнении с тем, что мама перестала возиться с ней как раньше, уделять время.

Гидра не была желанным для женщины ребенком. Это Гидра узнала потом. Все ее детство мама старалась играть роль любящего родителя и читала ей сказки, купала, шила карнавальные костюмы, целовала на ночь. Но все это было по шаблону, и когда ее ошибка привела к тому, что у дочери на всю жизнь остался шрам, женщина выдохнула с облегчением и смогла сказать себе: "Из меня не получилось хорошей мамы. Я умываю руки". Она перестала играть навязанную ей роль, но ребенком это было воспринято как: "Мама разлюбила меня".

Кто по-настоящему хотел детей - так это отец, но и тот мечтал о сыне. Возраст появления шрама - как раз тот, в который дочь стала просить в подарок пистолет вместо куклы и пытаться разделывать рыбу, потому что от этого со скандалом отказывалась мама, боявшаяся за свой маникюр.

Кто знает, может быть, все случившееся и было к лучшему - узнать раньше, что мама лишь притворялась хорошей, любящей. Тяжело, конечно, но легче в детстве, чем в неспокойном подростковом возрасте. К тому же и отец тогда, тоже заметив отчужденность жены, заметив вину у дочери, старался уделять столько внимания, чтобы ребенок не чувствовал себя брошенным.

По сути парни Гидру не особо и интересовали, так что не было ничего удивительного в том, что к ребятам из своей команды у нее не было чувств.

Когда они появились к Акроссу, она помнила отчетливо - реальность, в которой у власти были солдаты, страна в ожидании войны. Мир напоминал антиутопию Оруэла. Когда Гидру арестовали, конечно не без оснований, она была подавлена от мысли, что всех подвела. Теперь у нее могли выпытать, где находится Кай и какие у него планы. Конечно, боли она не чувствовала, но всегда были и другие способы заставить говорить. Гидра даже знала их по тем отчетам, что попадали к Каю, по тем сломанным людям, что пережили арест и были отпущены, как невиновные. Но меньше всего Гидре хотелось, чтобы в эту мясорубку попал ее капитан, который, она только недавно это узнала, боль чувствовал.

Гидру впихнули в небольшую комнатку размером с шкаф-купе, половину ее занимала торчащая из стены полка, вместо кровати. И ни раковины с водой, ни туалета тут не было.

- Я ничего не знаю, - снова попыталась заверить она, вцепившись в белые горизонтальные прутья клетки, похожие на жалюзи, только прочные. - Это ошибка.

Сопровождение не отреагировало - как глухие киборги, они развернулись и ушли.

- Чего ты боишься? - спросили из соседней камеры. - Ты же не чувствуешь боли.

Голос Гидра узнала, только теперь обернулась. Между их клетками были такие же светлые горизонтальные прутья. Акросс сидел на полке, наклонившись вперед, глядя только перед собой.

- Зато ты чувствуешь, - напомнила зло Гидра, совершенно забыв про слабый, нерешительный тон попавшей в беду девушки. Акросс глянул на нее, не поворачивая головы, и кивнул:

- Чувствую. Но я тут ненадолго.

С левой руки были вырваны три ногтя, пальцы покрыты хлопьями запекшейся крови. Гидра сглотнула и злорадства не получилось, только растерянность:

- Тебе вроде и так хватило.

Акросс улыбнулся криво, нехорошо, кивнул:

- Да, я проверил курорт для вашего капитана. Годится.

Раны от вырванных ногтей с рук Акросса перешли на пальцы Кая, Гидре стало не по себе.

- Я его не выдам, - пообещала она. Акросс кивнул:

- Ну да. Я его сдам.

Гидра никогда не испытывала тяги к злодеям, и ей Акросс тогда казался едким, злым, словно она сидела в соседней клетке с коброй. Она собиралась продолжить ссору, но хлопнула дверь в карцеры, вошел офицер, в сопровождении конвойных, остановился посередине между их клетками. Но, бросив быстрый взгляд в сторону Акросса, не отметив в нем ничего интересного, он переключился на Гидру.

- У нас есть видеоматериалы, - начал он, расхаживая около камеры, как голубь, - на которых наш снайпер простреливает вам руку, а замечаете вы это только убрав его. У вас есть препарат, который помогает не чувствовать боли? Откуда у вас эти технологии?

Гидра молчала, упрямо сжав губы.

- Вас незачем пытать. Но мы можем изуродовать вас, - он приблизился к прутьям, начал перечислять, следя внимательно за реакцией:

- Я могу приказать отрезать вам нос. Срезать губы? Нет? Не задевает? Я прикажу хирургам вырезать вам матку, и у вас больше не будет детей.

Гидра попыталась изобразить испуг, задрожавшие губы, потому что это для нее и игрового тела, которое не жалко - ерунда. Но это даст Каю время.

Зоркие глаза поймали эту наигранность и, сменив тон на шипящий, злой, он пообещал:

- Да я тебя своим солдатам отдам, тварь. Взводу, вернувшемуся с боевых действий. У них всегда кровь бурлит.