Когда кончаются игры

Акросс медленно кивает, еще не смея поверить в то, что ему предлагают.

— Вот видишь, я верну тебе Гидру. Насовсем, а не на пару часов. А вот Хаски чего хочет?

Сейчас Хаски — как смертельно раненый. Он дышит глубоко, отрывисто, слабо приподнимает голову.

— Помнить, — хрипит он. — Мне нужно его помнить.

Вега присаживается рядом с Каем, обнимает его за голову, прижимает к себе.

— Ты же понимаешь, что так лучше? — старается успокоить она. — Помнить Кая будет больно. Не проще ли забыть?

— Нет, — выдыхает Хаски, опускает голову. И вдруг разом становится легко — ничего не мешает не двигаться, не дышать. И вокруг уже не холодная темная зала, а родная жесткая кровать, своя комната. За окном раннее, мутное утро.

Хаски приподнимается и не может понять, что произошло, и было ли оно на самом деле. Пистолета в толстовке нет. Первая связь с миром — это телефон. Хаски трижды просматривает список, но номера Кая в нем нет. Зато находит и набирает Гидру. После случившегося он и не удалял номер, но вряд ли кто ответит по мертвому телефону.

— Да? — слышится раздраженный сонный голос. — Ты чего, капитан?

Хаски сбрасывает.

Последняя надежда — поискать Кая дома у самого Кая. Будто оживший мертвец не самое лучшее доказательство тому, что мир изменился, сдвинулся с той точки, на которой остановился.

И все же, ничего не меняется в городе. Все те же троллейбусы, машины, и даже, кажется, рожи все одни и те же. Это все равно дает какую-то абсурдную надежду на то, что Кай здесь есть. Может быть он и сам помнит о том, что произошло, будет шарахаться от Хаски, но все же — он должен существовать.

Тем больнее разочарование, когда дверь открывает его мама. Странно и невозможно это объяснить, оно на уровне шестого чувства, но Хаски ощущает — в этой квартире не пахнет Каем. Во всем мире нет его следов, и даже эта женщина не такая бодрая и боевая, какой Хаски увидел ее впервые. Она похожа на старую учительницу, что всю ночь проверяла тетради. Но остановиться Хаски уже не может, выпаливает:

— Саша… дома?

Хотя надо было бы спросить: «существует». Женщина прислушивается к имени как к чему-то отдаленно знакомому, как бы примеряя его на Виктора, прежнего сына, но осознав, что нет, не оно, отрицательно качает головой:

— Тут нет никакого Саши.

И агрессии в попытке что-то защищать в ней не просматривается. Она будто вместо чая пьет пустырник с ромашкой и не сразу вспомнит, какой сегодня день. Хаски от злой досады за себя и за эту женщину сжимает зубы и не удерживается, разочарованно бросает:

— А должен бы быть.

Когда он разворачивается, она устало выдыхает: «наркоман», и закрывает дверь. И все же, она открыла утром незнакомцу, совсем не боясь за свою жизнь.

Мир вымирает. Хаски сам чувствует себя в нем призраком — в то время, когда все сдвинулось с одной точки, он был вне мира, остался помнящим. Долго он сидит на первой же попавшейся лавочке, глядя то в скучный асфальт, то отвлекаясь на громкие звуки, а потом извлекает телефон из кармана и снова набирает номер Гидры.

— А теперь рассказывай, — устало начинает Хаски без приветствия. — Как так получилось, что я твой капитан.

Эпилог

Хаски боялись даже свои. Последние полгода он как с цепи сорвался. Конечно, у него были причины убивать Акросса с особой жестокостью, хотя бы в память о своих прошлых смертях, вот только у самого Акросса больше не было причин умирать. Переход в реальность кончился почти ничем, если не считать того, что Гидра теперь в другой команде. И игры возобновились, все пошло по-прежнему. Только Хаски занял роль злодея и никого к ней не подпускал. Хотя во время перехода в реальность никто от их стычек не умер, было ощущение, словно он мстит за кого-то.

— Я тебя не отпущу, — упрямится Акросс. Гранит замолкает с видом: «Опять двадцать пять», отходит от Гидры, которая уже одной ногой в вентиляционной шахте. Девушка улыбается смущенно, заверяет:

— Все будет хорошо.

— Если получится… А если нет? Он же ненормальный и больше меня ненавидит только тебя. Он думает, что ты предала его.

— Так и есть, — соглашается Гидра. — И за это надо хотя бы иногда отвечать. А пока у нас шанс завершить игру и вытащить наших до того, как их отправят в переработку. Акросс, я — способ поскорее закончить игру. Конечно, все может быть плохо, но… я-то боли не чувствую. А вот твои ребята — чувствуют.

Акросс молчит, похожий на упрямого ребенка. С ним до перехода в реальность такого не было, словно передавшаяся через гены гиперопека наконец взяла верх над характером. Гидра, сдавшись, выбирается из вентиляции, касается мягко рук капитана, осторожно целует в кончик носа.

— Все будет хорошо, — обещает она. — Скоро встретимся в штабе.

И теперь уже скорее, не оборачиваясь, ныряет в дыру вентиляции. Гранит старается смотреть в сторону.