Когда кончаются игры

— Просто чтобы наш разговор продлился дольше — Гранит может выкинуть тебя в то же окно, если попытаешься разрешить Гидре использовать свою способность, — предупреждает Акросс. Он ставит длинный банкетный стол на место, особо не напрягаясь и не приглядываясь, аккурат так, чтобы Кай, до этого смирно сидящий на стуле посреди столовой, оказался за этим столом. Акросс выпрямляется, стоя напротив, смотрит, чтобы прикинуть, понял ли его противник, но так ничего и не добившись идет подбирать стулья. Хотя трупы из столовой вынесли, на полу осталась кровь.

После всего случившегося Кай кажется слишком тихим, а ведь именно к такому Акросс и привык, но в этот раз его противник совсем ушел в себя, отключившись от внешнего мира. Он опоминается только, когда его окликает вбежавшая в зал Гидра.

Акросс садится на один из стульев, наблюдая за происходящим.

— Кай, что случилось? У тебя лицо такое, будто убили кого-то.

Он выдыхает, не сразу сориентировавшись, как бы возвращаясь в игру, от которой сильно отвлекся.

— Это я убил. Близнецы были оборотнями и… они были в собачьем обличии.

Гидра понимает. Акросс точно помнит, что этот стул ставил дальше, но сейчас она сидит настолько близко к Каю, что, протянув руку, гладит его по щеке, успокаивая, как ребенка:

— Все в порядке. Они думали, что ты не станешь убивать животных. Что они смогут выставить тебя дураком, а ты их обманул.

— Знаю, — соглашается Кай, но ему вроде и в самом деле становится легче, и руку ее он пусть мягко, но убирает, хотя Акросс уверен — это только потому, что сам он на них смотрит.

Войдя в столовую, Гранит откашливается, и, будто этим очень многое только что сказал, выразительно глядит на Гидру. Секунду-две у них происходит борьба взглядов, но девушка сдается первой — встает, отходит на другую сторону огромного стола.

— Это что, ночная рубашка? — усмехнувшись, наконец спрашивает Акросс. Не дав им начать новую перепалку, Кай сообщает:

— Он убил Хаски.

— Черт, — ругается Гидра, занимая свое место за столом. — Он там один в штабе точно погром устроит.

И атмосфера, уже было ставшая не такой напряженной, снова нарушается, когда один из сморщенных слуг Акросса в смокинге ввозит в зал на тележке, какие показывали в фильмах про отели, неприкрытую тарелку. Посреди светлой белизны ее, не испорченной никаким рисунком, парит свежеприготовленное мясо с кисточкой зелени, как бы в издевательство. Кай наблюдает за тарелкой, правильно расценив жест, не отрывается, даже когда ее ставят перед ним на стол. Как только слуга выходит из зала, Кай пытается отсесть от блюда подальше, но Гранит, надавив на плечи, усаживает его обратно. Вид у Кая бледный, кажется, что и его сейчас стошнит, да и Гидра снова ощущает позывы, прикрывает нос салфеткой.

— Однажды Вега сказала, что ты попросил ее оставить что-то из потребностей в играх, чтобы чувствовать себя живым. Как насчет голода, Кай? — предлагает Акросс. Он сидит не напротив, чуть в стороне от Кая, и в то же время на одинаковом расстоянии от гостей.

— Нет, — сквозь стиснутые зубы выдыхает Кай, старательно отворачиваясь. Произносит так, будто к нему поднесли какое-то пыточное устройство. — Ты меня не заставишь.

— Тогда может быть сон? — не обращая на это внимания, рассуждает Акросс. — Но оставлять сон здесь — глупо. Я лучше вас всех знаю, как сложно во время игры полноценно поспать.

Гранит улыбается, отечески прибавляя:

— Акросс спит по двенадцать-восемнадцать часов, когда возвращается в штаб.

Гидра пробирается осторожно. Конечно, глупо думать, что ее передвижение к своему капитану не заметно, но ею владеет иллюзия, что пока она не делает резких движений, ее не попытаются остановить. В конце концов Гидре тоже приходится сделать над собой усилие, чтобы взять тарелку с человеческим мясом и вышвырнуть в угол, от стола подальше. Гранит ей не мешает, даже когда она быстро возвращается на место, хотя Гидра уверена — попытайся бы Кай избавиться от «угощения», ему бы не позволили.

— А оставлять себе боль в мире, где главное правило — любыми способами тебя убить — глупо, — тон Акросса все же меняется, Гидра и Кай настораживаются от этого и даже Гранит подавляет улыбку, откашливается.

— Какой дурак из всего предложенного ему выберет боль, — смеется Гидра, откидывается на спинку стула. — Да и какая же это потребность — в боли?

Получается у нее настолько искусственно, что Акросс переводит на Кая такой торжествующий взгляд, будто она только подтвердила догадку.

— Она права. Я не мазохист. В этом нет смысла, — Кай, напротив напряженно-серьезный, отрицательно качает головой, но улыбка Акросса становится шире, поза вольготнее, будто мало того, что он тут хозяин, а они его пленники. Отвечает он как бы и не Каю, а Гидре:

— Ну да. Я неудачно выразился. Потребности в боли нет. К тому же, Кай ведь мог ничего не выбирать и не просить. Значит, что-то такое, с чем в придачу получил и боль.