Когда король губит Францию

А с другой стороны, на отлете, на почтительном расстоянии, как на картинках, изображающих день Страшного суда... тут рай, а напротив – ад... ратники, не имевшие крова над головой, расположившиеся прямо на жнивье, и только кое-кто не поленился раздобыть себе четыре колышка и натянуть на них кусок холстины; огромное скопление простолюдинов, собранных с бору по сосенке,– усталых, грязных, ничем не занятых, объединявшихся по принципу землячества и неохотно повинующихся случайным командирам. Впрочем, и повиноваться-то им было незачем. От людей ничего не требовали, ничему не обучали. Единственным занятием их была добыча пропитания. Самые ловкие поворовывали у рыцарей, или опустошали курятники в соседних селениях, или просто браконьерствовали. На каждой поляне сидела на корточках троица нищих и жарила добытого неправедным путем кролика. А то они всей ордой накидывались на повозки, в которых нерегулярно доставляли в лагерь ячменный хлеб, и мигом его расхищали. Единственное, что было здесь регулярного, так это ежедневное появление короля, объезжавшего верхом ряды пехоты. Он проверял сегодня пехотинцев, прибывших из Вове, завтра – из Суассона, послезавтра – из Орлеана или Жаржо.

Король приказывал сопровождать себя, вы только послушайте, Аршамбо, всем своим четырем сыновьям, своему брату, коннетаблю, обоим маршалам, Иоанну Артуа, Танкарвиллю – словом, несть им числа – и целой куче оруженосцев.

Один раз, причем этот раз оказался последним, потом я вам объясню почему, он пригласил и меня, будто оказывая мне величайшую честь. «Монсеньор Перигорский, завтра, ежели вам будет угодно, я захвачу вас с собой на смотр». А я-то, я все ждал случая обсудить с ним хоть какие-то, пусть даже самые туманные, предложения о мире, чтобы можно было передать их англичанам, уцепиться за них и начать переговоры. Я предлагал, чтобы оба короля назначили посланцев, а те составили бы список всех спорных вопросов, возникших между Францией и Англией. Только этого я и добивался, потому что по этим спорным вопросам можно спорить года четыре, не меньше.

Или же можно было приступить совсем с другого конца. Сделать вид, что никаких, мол, спорных вопросов вообще не существует, и склонить обоих монархов готовиться к общему походу на Константинополь. Главное было – начать хоть с чего-то...

И вот пришлось мне влачить свое пурпурное одеяние по этому огромному вшивятнику, раскинувшемуся в Босской долине. Я не оговорился – именно вшивятнику, так как по возвращении домой Брюне вынужден был обирать с меня вшей. Но не мог же я оттолкнуть этих жалких бедняков, которые толпились вокруг, чтобы облобызать полу моего одеяния! Вонь там стояла еще более густая, чем под Бретеем. Накануне ночью разразилась ужасная гроза, и ратники улеглись прямо на мокрой земле. Под утренним солнцем от их отрепьев подымался парок, тоже малоблаговонный. Протоиерей, шагавший впереди короля, вдруг остановился. Нет, решительно, этот Протоиерей играл при дворе не последнюю роль! Тут же остановился и король, а за ним и все прочие.

– Сир, вот эти люди из превотства Брасье, что в Блуа, явились в лагерь вчера вечером. Взгляните, в каком они жалком виде...

И своей огромной палицей Протоиерей указал на стоявших перед нами грязных, растерзанных, косматых вояк – общим числом человек сорок. Не брились они уже дней десять, о мытье и говорить не будем. Под сероватым слоем грязи и земли не так бросалась в глаза их разноперая одежонка. Кто щеголял в разбитых, рваных башмаках, кто обмотал ноги всяким тряпьем, а кто и вообще явился босиком. Рать эта постаралась приосаниться, чтобы выглядеть не такой жалкой; но в глазах их читалась тревога. А как же иначе, ведь они не ожидали, что перед ними вдруг появится король собственной персоной в окружении блистательной свиты. И сброд из Брасье невольно сбился в кучу. Кривые клинки и столь же кривые копья, крючья на длинных рукоятках щетинились за их спинами, подобно колючкам, торчащим из кучи грязного хвороста.

– Сир,– продолжал Протоиерей,– их всего тридцать девять человек, а должно было явиться пятьдесят. У восьми крючья, у девяти мечи, но какие мечи! Только у одного полное вооружение – и меч, и крюк. У одного секира, у трех окованные железом палки, а еще один вооружен острым ножом, у всех прочих вообще ничего нет.

Я еле сдержал смех, но меня мучила мысль, почему король и его маршалы теряют столько времени, подсчитывая ржавые мечи. Ну ладно, пусть бы посмотрел один раз – это пошло бы даже на пользу. Но каждый день, каждое утро?! И почему он пригласил меня присутствовать при этом убогом смотре?

Но тут меня удивил самый младший его сын, Филипп, воскликнувший тем неестественным голосом, которым стараются говорить мальчуганы, желающие во что бы то ни стало разыгрывать из себя зрелых мужей:

– Уж конечно, не с этими ратниками мы добьемся победы!