Когда любовь была «санкюлотом»

«Француженки, будем достойны своей судьбы! Разобьем наши кандалы! Пора наконец женщинам отбросить постыдную никчемность, куда их загнали невежество, гордыня и несправедливость мужчин. Вернемся в то время, когда галльские женщины и гордые подруги германцев заседали в собраниях и сражались рядом с мужьями против врагов свободы. Француженки, в наших жилах течет та же кровь! То, что мы совершили 5 и 6 октября в Версале, а потом и в других местах, доказывает, что нам не чуждо великодушие. Воспрянем же духом — если мы хотим сохранить свободу, нужно быть готовыми к великим подвигам…»

Этот трескучий напыщенный стиль — парламентский стиль — произвел должное впечатление на женщин Сент-Антуанского предместья, они потрясали пиками и выкрикивали смертельные угрозы в адрес какого-то непонятного врага.

Все эти воинственные особы не замедлили продемонстрировать свои способности. Не на полях сражений, где их пыл быстро погасили бы, нет, гораздо менее героическим образом, в Париже….

* * *

В начале июня 1792 года госпожа Ролан, все время подталкивавшая мужа к борьбе с королевской властью, решила написать письмо Людовику XVI, «чтобы напомнить ему о его обязанностях». Трепещущей рукой она составила высокомерное послание, подписала его фамилией Ролан и заставила мужа отправить письмо в Тюильри.

Результат не заставил себя долго ждать: на следующий день Ролан перестал быть министром.

Манон, мечтавшая лишь о синяках и шишках, быстро сообразила, какую выгоду можно извлечь из этой отставки.

— Прекрасно! — воскликнула она. — Ты прочтешь свое письмо в Собрании.

Ролан обожал свою жену; он поднялся на трибуну и зачитал депутатам блестящую прозу Манон. Эффект был потрясающим. Популярность экс-министра росла день ото дня и стала равна славе Неккера.

Наэлектризованный парижский люд вдохновлялся теперь лишь одной идеей: прогнать короля, отставившего такого блестящего министра.

20 июня Собрание узнало, что армия Дюморье потерпела поражение в Нидерландах. Депутаты потеряли голову и объявили, что Родина в опасности. Парижане, возбужденные слухами о том, что король, тайно сносившийся с врагами, виновен в этой неудаче (слухи умело распускались агитаторами), вооружились пиками и отправились маршем на Тюильри…

Во главе колонны шли члены женского клуба Теруань де Мерикур. Они вопили: «Да здравствует нация!», горланили «Са ира», «потрясали ножами, безумно вращая глазами» [67].

Гвардейцы, охранявшие Тюильри, были мгновенно убиты, и толпа ворвалась во дворец. Попутно женщины» во все времена и при любых режимах обожавшие безделушки, отрезали уши у убитых ими солдат и прикалывали вместо кокарды на свои чепчики…

Разломав мебель, вспоров кресла, изодрав ковры, харкая на картины, чернь ворвалась в салон, где находился Людовик XVI. Подталкиваемый и оскорбляемый разъяренными мегерами, король влез на стол, и на него натянули красный колпак, придуманный якобинцами [68].

На этот раз монархия была растоптана.

Вечером Теруань отпраздновала победу силы на своей широкой кровати с несколькими доблестными гражданами. На рассвете они уснули вповалку на ковре, утомленные любовными упражнениями, а Теруань, впавшая в эротическое безумие, позвала к себе семерых денщиков, работавших у нее под окном. Любезные рабочие оказали ей маленькую услугу, о которой она просила, и, насвистывая, вернулись на свои лестницы. Только после этого Теруань наконец заснула, ей снились сны о единой, неделимой и процветающей республике.

* * *

Когда эти события стали известны в Брюсселе, Ферзен погрузился в пучину отчаяния. В первый раз он спросил себя, удастся ли ему пробудить европейских монархов, не поздно ли… Именно в этот момент, мучимый тысячей неразрешимых вопросов, он получил письмо королевы, написанное 21-го числа, — оно шло к нему 4 дня.

«Не терзайтесь мыслями обо мне. Верьте, что мужество всегда побеждает. Решение, которое мы приняли, позволит нам дождаться — я в это верю — помощи и спасения. Эти недели очень длинны, их трудно пережить, и я не осмеливаюсь больше писать вам. Прощайте, поторопите, если сможете, помощь, обещающую нам избавление».

В конце она приписала симпатическими чернилами:

«Я еще существую, но это чудо. День 20-го был ужасен».

С этого момента единственным и постоянным занятием Ферзена стало добиваться скорейшей помощи. Вот что он написал любимой женщине 26 июня:

«Боже, какие муки мне причиняет положение, в котором вы оказались! Моя душа мучительно оскорблена. Постарайтесь остаться в Париже, и помощь придет. Король Пруссии решился, надейтесь на него».

Доверяя любимому человеку, королева воспряла духом…

* * *

Между тем положение французских монархов в Тюильри было сложным. Вот что писал Ферзен своей сестре графине де Липер;