Когда мертвые оживут

Той ночью Глэдис растолкала Конрада. Супруги спали на матрасе посреди комнаты: Конрад разломал кедровую кровать заодно с прочей деревянной мебелью, чтобы забить окна и двери. Питались они консервами и сушеными овощами. Иногда это напоминало походный лагерь, но большей частью было тяжело и гнусно.

— Конни, я умираю, — сказала Глэдис.

У Конрада в желудке вдруг образовалась ледышка, холодом стиснуло сердце.

— Глэдис, ты здорова, как корова, — ответил он, улыбаясь.

Она обливалась потом, дышала тяжело и часто, и Конрад понял вдруг, леденея от страха, что забыл об очень важном.

— Мое сердце… у нас ведь кончился дигиталис.

— Да я его достану, всего-то дел, — пообещал он.

Почему она раньше не напомнила о дигиталисе?

— Конни, уже бесполезно, — сказала Глэдис, и Конрад вспомнил, как она не помогла копать могилу для Адама.

Видно, не горе тому причиной. Она уже тогда была совсем слаба и больна.

— Я не хотела говорить, чтобы ты не выходил наружу. Слишком опасно.

— Ты это брось, — посоветовал он, вставая.

Сквозь щели заколоченного окна в спальню пробивались оранжевые сполохи: поблизости что-то горело.

— Я еще помню школьный курс химии. Мы сварим снадобье прямо на кухне. Из чего этот дигиталис делают?

— Нет, Конни, я уже одной ногой там. Ты можешь мне кое-что пообещать?

Конрад провел рукой по простыням — они были влажными от ее пота.

— Ничего я тебе обещать не буду. Трусишка. Обманула меня!

— Конни, не надо, прошу. Я и там не успокоюсь, если буду знать, что она осталась одна. Ее же держат взаперти. Наверное, и кормить ее теперь некому. Помнишь, как было с кровью от размороженного мяса? Она всю выпила прямо из пакета. Может, она и не из-за наркотиков убежала. Может, мы неправильно сделали, совсем от нее отказавшись. Мы просто ее бросили.

В отсвете пожара лицо жены казалось оранжевым. За прошедшие тридцать девять лет она растолстела, сделалась вялой, нерешительной и вздорной. Конрад возненавидел ее визгливый ноющий голос, морщины, старушечий запашок, обвисшие дряблые груди. А больше всего он ненавидел ее барахлящее сердце.

— Глэдис, я внутри пустой. Совсем. Я никого больше не люблю. Даже тебя.

Она покачала головой. Потом Конраду показалось, что она хочет засмеяться. Тридцать девять лет брака отлично учат распознавать, где любовь есть, а где нет.

— Старый ты мальчишка, помолчи уже! Иди и найди ее, хорошо?

Утром он нарядил ее в мягкий банный халат и сандалии с пластиковой подошвой, затем на всякий случай отрезал голову и похоронил все вместе рядом с Адамом и псом Баркли. В полдень Конрад ушел из дому, держа путь на юг, к Делии.

3

Он находит собаку

Конрад покинул «Севен-элевен» всего два часа назад, но вода уже закончилась, и вернулась жажда. Сумерки ложились на город, словно тень великана. До тюрьмы оставалось еще две мили по темной разбитой дороге, но времени на отдых у Конрада уже не было.

Стычка с «райской бабой» скверно сказалась на спине, потому Конрад теперь ковылял, совсем сгорбившись. Но зато плечо онемело и перестало болеть. Жилы на шее сделались сине-зелеными. Интересно, что сейчас поедает зараза? Наверное, сперва расправится с иммунной системой, а потом возьмется за память.

Над раскрошенным асфальтом раскатился вой. Голос показался человеческим, тоскливым и надрывным. Может, это обрывок старой музыки, песня заблудившейся трубы? Вряд ли кто-нибудь выживший окажется настолько безумным, чтобы ночью привлекать к себе внимание этим воем.

Но, скорее, мерещится. С тех пор как баба укусила Конрада, он слышит голоса, совсем не те, что голос Глэдис.

«Мистер, простите, что я вас укусила».

«Святой отец, не поможете старому церковному служке?»[78]

«Два сонмища шагали, рать на рать, толкая грудью грузы, с воплем вечным».[79]

Наверное, мозг уже отказывает. Оно и к лучшему.

— Кон, может, тебя вовсе и не укусили, — говорил он себе визгливым голосом покойной жены. — Ты напридумывал, и все у тебя нормально.

— Нет, Глэдис, не все нормально. Сдаю я уже, — отвечает он.

И тут вой снова заставляет его умолкнуть.

Так вот откуда он идет! Посреди заросшей магнолиями разделительной полосы — черный ретривер. Живой! Он лежит, пряча голову меж лап.

Надо же, пес. Совсем еще щенок. Конрад глупо улыбается. Думал, собак уже и не осталось: сперва за них зараженные взялись, а потом голодающие живые. Конрад спешит, ковыляет, улыбаясь во весь рот. Вспоминает, чему учил старого тюфяка Баркли: принеси-ка пива, дружочек, и потом задери-ка юбку хозяйке Глэдис.

Вышагивая по-крабьи, враскорячку, Конрад минует ползущего безногого зомби, грызущего собственную плоть.

— Но мне нравится, потому что горькое и потому что это мое сердце,[80] — думает вслух Конрад.

Зомби сгнил настолько, что уже не может преследовать идущего.