Когда мир изменился (СИ)

Фесс чувствовал, как разливается тепло по жилам. Старое доброе тепло почти забытой магии.

«Лети», — негромко приказал он.

Неуклюжего стража башни легко было испепелить, сжечь, заставить разложиться по косточке, рассортировавшись при этом по всем прежним их владельцам. Вместо этого ноги его, составленные из слитых, словно сплавленных воедино берцовых костей, вдруг конвульсивно дёрнулись, заплетаясь, гигант нелепо взмахнул ручищами, ржавый топор едва не вырвался из лишённых плоти пальцев — едва ли было так уж удобно держать скользкое гладкое топорище одними нагими фалангами — и неуверенно, дёргаясь, направился прямо к дверям башни.

— Красиво, — прошептала Аэ.

В её сжатых кулачках угасали золотистые искры, словно там готовился вырваться на волю янтарный огонь.

Она страховала.

Некромант сделал вид, что не заметил. Драконица чуть улыбнулась и сделала вид, что не заметила, как он сделал вид, что не заметил.

Костяной гигант меж тем добрёл до дверей, встал, расставив ноги, и широко размахнулся топором, от души саданув по обитым чёрным железом створкам. Хоть и ржавый, топор пробил двери насквозь.

— От своих собственных заклятий, похоже, забыл зачаровать, — ухмыльнулась Аэ.

Скеленд покачивался, со скрипом пытаясь выдернуть прочно застрявший топор. Некромант глядел на тщетные старания гиганта и вновь, в который раз ощущал — он не здесь. Он по-прежнему там, в чёрной утробе магической Башни, готовой сорваться с Утонувшего Краба; в Долине; на тропах Мельина; в жарком пекле салладорской пустыни…

Память возвращалась болезненными толчками. Не событиями, а ощущениями.

Жарой и холодом. Туманом и облаками. Взглядом Рыси, скрипом тележных колёс и глухими постанываниями зомби, что тянули их повозку — его, Рыси и бедняги Джайлза.

Костяному чудищу удалось меж тем освободить топор и скеленд, как сказала бы тётя Аглая, «изо всей дурацкой мочи» вновь засадил им по двери.

На сей раз он едва не развалил её надвое.

Сердцевина посоха вдруг задрожала, почти что задёргалась — кто-то лихорадочно пытался снять, расстроить, отменить наложенные некромантом на стража башни чары.

Аэ шевельнулась, гибкой тенью скользнула поближе, меж сжатых пальцев вновь текли струйки янтарного пламени.

— Не дай себя…

Фесс усмехнулся. Он мог позволить себе эту усмешку.

…Но забота драконицы грела. Где-то там, глубоко внутри, росло осознание неизбежности, о которой он знал и которую боялся.

А вот Аэ не боялась, похоже, уже ничего.

Где-то высоко над их головами заскрипели петли, распахнулись ставни.

— И незачем так колотиться! Я и в первый раз отлично вас слышал! — раздался сверху недовольный старческий голос. Правда, раздражение в нём — наигранное — прикрывало отнюдь не наигранный страх.

— Маэстро Гольдони, — самым сладким, полным мёда и патоки голоском пропела драконица. — Маэстро, двое усталых путников очень, очень нуждаются в отдыхе и ночлеге. Ну и в беседе с вами, конечно же.

Её теплая рука скользнула от его кисти вверх, к локтю. Она чувствовала, она знала. После чар на смену жару шёл леденящий холод, немело всё чуть ли не до плеч.

— Отдых?! Ночлег? — дребезжаще возмутились сверху. — Какие-то, гм, прохо… то есть я хотел сказать — нежданные гости! — колотят в мою дверь посреди ночи, пытаются сломать мои двери, сбили с панаталыку моего стража… эй, эй, не вижу отсюда, синьора! Или синьорита! Утихомирьте моего привратника, он сейчас все створки разнесёт, а вы знаете, во сколько они мне обошлись?!..

— Вас, маэстро, надули, — елико возможно любезно повестила хозяина башни Аэ. — Это не работа цвергов, досточтимый. Не их железо.

— К-как это не?! — оторопели наверху.

Фесс стоял в темноте, любуясь на негодную драконицу и улыбался. И знал, что она знает, что он улыбается.

— Да вот так, не цвергов, — небрежно бросила Аэсоннэ. — Вышедшую из их горнов сталь простым топором не прорубишь, даже в руках скеленда. Даже с вашими чарами, маэстро, не в обиду вам будь сказано.

— Не цвергов… не цвергов… — бормотали наверху, похоже, совершенно сражённые этим фактом.

— Ещё можно посмотреть на излом…

Тррррах!

Костяной страж меж тем старался по-прежнему.

— Ох, да утихомирьте же вы его наконец! — страдальчески возопил маэстро. — Он мне всё башню разнесёт! О мадонна миа, сплошные убытки, протори, утраты и огорчения!

— Дорогой… — раздалось вдруг оттуда же, с верхотуры. Милый девичий голосом.

Аэсоннэ громко, напоказ, усмехнулась.

— Ах, Марица, не до тебя, не до тебя! — недовольно запыхтел маэстро. — Прошу тебя, дорогая, по…

— Но я соскучилась! — капризно объявила невидимая, но очень хорошо слышимая Марица. — И я хочу в…

— Тихо! — завопил несчастный маэстро. — Господа, господа, синьора или синьорита, и вы, синьор! Остановите моего Гробуса и, клянусь Мадонной, мы поговорим!..

Некромант шевельнул пальцами. Ржавый топор вывалился из костяной ручищи скеленда — обладавшего, как оказалось, звучным именем Гробус — и шлёпнулся на камни. Сам же костяк застыл, где стоял, тупо уставившись на дело своих рук — искромсанную и почти сорванную с петель дверь башни.

— Чего уж там, — вздохнули наверху. — Поднимайтесь, что ли… Марица, накройся!