Когда мое сердце станет одним из Тысячи

Все это время он остается замкнутым. На вопросы отвечает односложно, механическим голосом. Я не знаю, оттого ли это, что он все еще злится, или из-за того, что бoльшую часть времени он находится под действием таблеток. А может, это от депрессии. Он вынужден находиться в месте, которое ненавидит, терпеть кучу неприятных и инвазивных анализов, а лечиться ему предстоит многие месяцы. Ну конечно, он в депрессии.

Кажется, что он где-то далеко. Но на самом деле нет, напоминаю себе я. Он прямо здесь. И он во мне нуждается.

Я понимаю: все не сможет быть как прежде. Но прямо сейчас у нас нет никого, кроме друг друга.

* * *

К тому моменту, как Стэнли выписывают, громоздкий гипс сменился бинтами и ортезами, но он все так же не может ходить, даже на костылях.

Я отвожу его домой. Как только мы отъезжаем достаточно далеко от больницы, его поведение заметно меняется. Он остается молчаливым, но кажется более задумчивым и бдительным.

Дома у Стэнли я достаю из гаража инвалидное кресло и ставлю его в гостиной. Пока я помогаю ему сесть, он вздыхает:

— Я надеялся, что эта дурацкая штуковина мне больше никогда не понадобится.

— Это только на время.

— Знаю. Я просто рад быть не в больнице. Хочется скорее принять настоящую ванну.

В его нынешнем состоянии это будет сложно. И все же я раздумываю несколько секунд, прежде чем спросить:

— Тебе помочь.

Он зажимает плечи. На щеках появляется румянец, и мышцы горла напрягаются, когда он сглатывает.

— Помоги мне залезть в ванну и принеси полотенце. С остальным я справлюсь.

Поместить его в ванну оказывается непростой задачей, несмотря на то что в ней есть металлические перила. Хотя бы его левая рука может теперь немного двигаться, повязка после его первой встречи с ТиДжеем исчезла. И все равно его лицо искажается от попытки снять футболку.

— Я помогу тебе раздеться, — говорю я.

— Не надо.

— Врач сказал, что тебе не стоит пока много двигаться, — я тянусь к нему.

Он ловит меня за запястье.

— Я сам справлюсь.

— Я хочу помочь, — я начинаю тянуть его футболку вверх, все его тело разом напрягается.

— Элви, перестань!

Я замираю.

Взгляд его опущен, щеки горят, дыхание ускорено.

— Пожалуйста, — шепчет он, — дай мне самому это сделать.

В горле у меня появляется жгущий, горячий ком, я сглатываю:

— Я знаю, что ты злишься на меня. Но зачем себя травмировать, из-за того что…

— Это не потому.

Словно вспышка ко мне приходит воспоминание о комнате мотеля, где он, казалось, совсем не хотел раздеваться. Даже сейчас он не хочет, чтобы я его видела. Я хочу сказать ему, что мне неважны его шрамы, но я знаю, что слова ничего не изменят.

— Что, если я закрою глаза, пока буду тебя мыть.

Пауза.

— А ты сможешь так?

— Да. Я не буду смотреть. Обещаю.

— И ты остановишься, если я тебе скажу?

— Да. — Удивительно даже, что он спрашивает.

Он медленно кивает.

Я закрываю глаза и тянусь, чтобы расстегнуть его рубашку. Не глядя это делать сложно: моя рука приземляется ему на лицо. Через шею я спускаюсь вниз, нахожу первую пуговицу и расстегиваю. После этого уже проще. Мои пальцы задевают что-то грубое и сморщенное на его груди, и он с присвистом втягивает воздух, словно я коснулась свежей раны.

— Прости, — говорю я.

— Все ок.

Я начинаю стягивать с него рубашку, стараясь не касаться кожи, только ткани. Все это занимает несколько минут.

— Подожди, — произносит Стэнли. — Дай я… вот, теперь можно.

Рубашка снята. Мои руки тянутся вниз, чтобы расстегнуть брюки, он вздрагивает. Его дыхание ускоряется, когда я стягиваю их немного вниз, затем еще чуть-чуть. Было бы намного проще, если бы Стэнли стоял, но он не в состоянии. Процесс занимает еще несколько минут, мне наконец удается снять брюки. Я аккуратно кладу их рядом, затем снимаю его носки. Моя рука проскальзывает по его ноге, я чувствую холодный металл и мягкую кожу ортеза и грубую льняную поверхность перевязки под ним.

Мягкое торопливое дыхание Стэнли нарушает тишину. За исключением бинтов и ортезов на ногах, он голый, каждый сантиметр его тела обнажен.

Я прикладываю мочалку к его груди. Из горла Стэнли вырывается вздох.

— Скажи, если вода слишком холодная.

— Нормальная.

Стараясь касаться кожи нежно, я мою его, провожу мочалкой по груди, плечам и животу. Его дыхание в тишине кажется очень громким.

Мои пальцы проскальзывают по его щеке, и я чувствую, что его кожа горит.

— Тебе неловко, — спрашиваю я.

— Я просто чувствую себя совсем беспомощным.

— Это плохо.

— Не знаю. Наверное, не совсем.

Я провожу мочалкой по внутренней стороне его бедер. Его мышцы напрягаются.

— Лучше я сам.

Он берет мочалку у меня из рук и быстро моет себя в оставшихся местах.

— Можешь принести чистую одежду? — спрашивает он.

Я приношу свежую футболку и хлопковые штаны на резинке из его спальни. Все еще не глядя на него, помогаю ему одеться. Это оказывается проще, чем раздевать, я специально выбрала свободную одежду, чтобы надеть ее без проблем.

— Ладно, теперь можешь смотреть.

Я смотрю. У него горят щеки и учащено дыхание. Я бросаю взгляд на его пах, его штаны довольно очевидно натянуты.