Когда молчит совесть

Дождавшись, пока отец выйдет из комнаты, Сохраб снова обратился к жене. Он так мечтал, возвратясь домой, спокойно поужинать и уйти в кабинет, чтобы всю ночь просидеть за письменным столом. Голова была свежей, ясной, можно хорошо поработать.

- Хочешь, вызову врача? - заботливо спросил он. - А может, поедем к доктору Вейсову? Пусть послушает, измерит давление. Зачем запускать болезнь, потом труднее будет с ней справиться. Поедем, дружочек, побудешь немного на воздухе. Ты, наверное, сегодня из дома не выходила, вот и чувствуешь себя плохо.

- Благодарю за заботу! Не нужен мне твой врач! А будет нужда, без тебя обойдусь! Если уж ты такой заботливый, подумай о дочери. Ты же отец! Погляди, какая она стала!

- Алагёз? - удивился Гюнашли. - Что с ней приключилось?

- М-м-м... - промычала Мархамат. - И он еще спрашивает! Нежный папаша...

Гюнашли, обычно терявший покой, едва упоминалось имя Алагёз, на этот раз остался спокоен. Понимал: если бы с дочерью что-нибудь случилось, Мархамат не стала бы спокойно лежать на диване, а кинулась бы к нему, едва он переступил порог. Очередной каприз.

- Мархамат, есть ли у тебя совесть! - начиная сердиться, сказал Сохраб. - Я должен садиться за работу, а ты...

Слова мужа подействовали на Мархамат, как горящая спичка, поднесенная к пороховой бочке. Она вскочила:

- Твою дочь оскорбили!

- Кто?

- Тот, кого ты восхвалял и лелеял, возносил до небес... вот кто!

- Говори яснее. У меня нет времени разгадывать загадки.

- "Нет времени"! У него, видите ли, нет времени!.. Ко всем чертям твое драгоценное время! - Мархамат тряслась как в лихорадке. - Кто должен оберегать честь семьи?..

- Прекрати пустословие, говори, в чем дело! - Голос Гюнашли стал злым, лицо потемнело.

Взглянув на мужа, Мархамат присмирела. Сохраб редко терял терпение. Но уж если терял... Махнув рукой, уходил в кабинет, закрывался изнутри на ключ, и тут кричи, вопи, рви на себе волосы - ничто не поможет. Худшего наказания для Мархамат придумать было нельзя. Потому она мгновенно прикинулась жалкой, обиженной и стала торопливо рассказывать то, что всего какой-нибудь час назад излагала Бадирбейли, конечно, в несколько иной интерпретации. Но ведь важна суть дела!

Сохраб терпеливо выслушал жену, с насмешкой глядя на ее расстроенное лицо, вздохнул, покачал головой:

- Мархамат, я тебя насквозь вижу. Все это выдумка!

- Что слышат мои уши! - крикнула Мархамат. - И ты смеешь мне в лицо говорить такое?! О, почему не разверзнется земля и живьем не поглотит меня! Позор, позор на мою голову!

- Прекрати крик! Здесь нет глухих.

- Ты заставляешь меня кричать, ты! - не унималась Мархамат. - Горящим углем жжешь мое сердце! Или тебе не жаль дочери? Или ты не отец ей и не желаешь счастья?

- Приди в себя, Мархамат, открой глаза и оглядись! Откуда в тебе столько мещанства? Что за представления о семейном счастье? Времена переменились! Вспомни, в каком обществе ты живешь. Ты, образованная женщина, хочешь кого-то насильно женить на своей дочери!

Спокойные слова Сохраба не возымели никакого действия.

- Но она любит его, понимаешь, любит! - Мархамат топнула ногой. - Этот авантюрист нашел путь к ее сердцу!

Сохраб стукнул кулаком по столу:

- Довольно! Наслушался. Прекрати грязную игру! Ты и девочке заморочила голову! Делаешь нас посмешищем... Отвяжись!

Мархамат никогда не видела Сохраба в таком гневе. Она испугалась и уже готова была отступиться, но язык оказался сильнее разума.

- Что ж, я отвяжусь! Но если с Алагёз что-нибудь случится, ты будешь виноват! И тогда не жди от меня пощады...

Ничего не ответив, Гюнашли ушел в кабинет, заперся и сел за стол. Долго не мог сосредоточиться, перо было неподвижно в его руке, строчки не ложились на бумагу...

Было два часа ночи. Отчаянный тоненький крик огласил квартиру, - так кричит жеребенок, увидев волчицу... Гюнашли выбежал из кабинета. Крики неслись из комнаты Алагёз. Забыв обо всем на свете, в страхе он кинулся туда.

Алагёз без сознания лежала на полу, страшные судороги сотрясали ее худенькое тело. Руки сжаты в кулаки, рот посинел, глаза закатились.

У Гюнашли упало сердце. Вот уже три-четыре года, как не случалось с ней таких припадков. Бывало, что болезнь давала рецидивы, но обычно все обходилось. Врачи утверждали: еще год-другой - и болезнь пройдет бесследно. Что же случилось?.. Он стоял растерянный, испуганный... Мургуз Султан-оглы склонился над внучкой, пытался поднять ее, успокоить. Но у старика не хватало сил, и Сохраб бросился на помощь отцу. Подняв Алагёз на руки, они уложили ее в постель.

В комнате появилась сонная Мархамат.

- Родная моя, - причитала она, - некому позаботиться о тебе! Некому защитить от злого рока...

Рыдая, она искоса поглядывала на мужа, надеясь своими воплями вызвать его на объяснение. Но Сохраб угрюмо и упорно молчал. А Мархамат не унималась:

- Погляди на свою дочь, знаменитый ученый... Называл меня сводницей, мещанкой... Что скажешь теперь, как еще назовешь меня?..

Но Гюнашли даже не обернулся в ее сторону. С грустью глядел он на дочь. Не добившись от мужа никакого ответа, Мархамат обратилась к свекру: