Когда молчит совесть

Солнце уже поднялось высоко, его яркие лучи, рассыпавшись, позолотили крыши, верхние этажи домов, верхушки вечнозеленых кипарисов и стройных чинар, еще не сбросивших летнего одеяния, и разожгли костры в окнах домов. Лучи опускались все ниже. Вот уже на тротуарах растаяли темные полосы теней. Улицы, перекрестки, переулки, парки и площади засветились, радуя глаз. Даже Вугар ощутил на своем лице живительное тепло медленно раскаляющегося солнца. И по мере того как отогревалась в добрых утренних лучах его душа, уходила вялость, прояснялись ум и память. Он спокойно подумал: «Зачем торопиться? Надо немного выждать. Сначала пойду в институт, приведу в порядок дела, поговорю с профессором, выясню сложившуюся ситуацию. С одной бедой легче справиться. Да и с мамой Джаннат посоветоваться не мешает. Она женщина опытная, много горя повидала. Таких сама жизнь мудрости учит, она направит меня на верный путь…»

Он быстро поднялся, — надо скорее повидаться с мамой Джаннат, чтобы потом не опоздать в институт, не то может не застать профессора, он человек занятый сверх головы: каждый день собрания, совещания, защиты, симпозиумы, да мало ли еще что!

Глава вторая

Вугар был прав в своих предположениях — родители Арзу хорошо знали о причине их ссоры…

Когда Арзу с громким плачем вбежала на застекленную галерею, Ширинбаджи уже закончила генеральную уборку, которую затеяла в то утро, и принялась за мытье посуды. С удивлением и испугом глядела она на дочь.

— Что случилось? Почему ты плачешь? — бросилась она к Арзу.

Но Арзу не отвечала. Она пробежала в комнату, тяжело опустилась на диван и, закрыв лицо руками, разрыдалась.

«Наверно, у Вугара какие-нибудь неприятности с его работой», подумала Ширинбаджи, идя следом за дочерью. Она села рядом с ней на диван, обняла за плечи.

— Ну, рассказывай, что опять случилось? — ласково и настойчиво спросила она. — Что сказал тебе Вугар? Почему он не пришел вместе с тобой?

Арзу молчала, только всхлипы стали реже и тише.

— Ну поплачь, поплачь, — скрестив руки на груди, грустно сказала Ширинбаджи, — со слезами уйдет обида…

Арзу вдруг резко выпрямилась, вопросительно и строго глядела на мать.

— Я сирота, да? — четко спросила она. — Кто мои родители?

Вопросы дочери словно крупные градины били по голове бедную Ширинбаджи.

— О чем ты, доченька? — с трудом выговорила она.

В голосе матери Арзу уловила растерянность и испуг. И продолжала настойчиво и строго:

— Я должна знать истину, скажи мне всю правду, мама!

Ширинбаджи долго смотрела на нее круглыми и неподвижными глазами. Казалось, они сделаны из того же стекла, что и ее выпуклые очки. Посеревшие губы тряслись.

— Ты, ты не веришь мне, своей матери? — еле выдавила она из себя.

Волнение Ширинбаджи, ее тревога усугубили подозрения Арзу. Если бы все, что сказал Вугар, было вымыслом, не стала бы Ширинбаджи так волноваться.

— Все ясно! — с горечью сказала Арзу. — Я все поняла. Вы удочерили меня, я сирота!

Закрыв лицо руками, она ничком повалилась на диван и громко, на весь дом зарыдала.

Ширинбаджи словно окаменела, крупные слезы катились по ее бледному лицу, — горе так неожиданно свалилось на нее…

В тот вечер Агариза приехал домой с Нефтяных Камней. Не торопясь поднимался он по шаткой деревянной лестнице, поглядывая на двери стеклянной галереи. Сейчас Арзу услышит его шаги и, как всегда, выбежит к нему навстречу, обнимет, поцелует. Ведь так повелось с самого детства. Лишь раз в десять дней приезжал Агариза домой с далекого промысла Нефтяные Камни, и Арзу ждала его, чтобы первой встретить, самой открыть отцу дверь. Они входили в комнату обнявшись, и Ширинбаджи не могла нарадоваться, глядя на них. Он нарочно замедлял шаги, ожидая появления Арзу. Но Арзу не показывалась, и Агариза не на шутку расстроился. «Наверное, дома нет, подумал он, — видно, гуляет где-нибудь с Вугаром…» Настроение испортилось, он стал мысленно ворчать на Вугара: «Отнимает у нас девочку! Скоро она совсем нас позабудет. Некому больше будет меня ждать, никто не выбежит навстречу. Хорошо еще, если изредка забежит навестить…»

Почему-то Агариза никогда раньше не задумывался над тем, что годы идут, дочка растет, рано или поздно она выйдет замуж и уйдет из дома. Сейчас его словно разбудили от спокойного сна. Недоброе чувству ревности шевельнулось в душе.

«Нет, это несправедливо! — сердито думал он. — Растили, воспитывали, волновались. И вдруг приходит какой-то чужой человек и отнимает у тебя дочь. Навсегда отнимает. А мы, старики, должны коротать свой век в одиночестве. Незнакомый человек, который для нее и пальцем не пошевелил, станет ей ближе и роднее нас? Нет, несправедлива природа!»

Агариза тяжело вздохнул, лицо его помрачнело, казалось, ступенькам не будет конца. Он толкнул дверь — она была незапертой. Что это? Арзу сидела насупившись в одном углу комнаты, Ширинбаджи в другом, сгорбленная, придавленная горем, похожая на подстреленную птицу. В комнате царило тяжелое молчание — так молчат люди после непоправимой ссоры.