Когда молчит совесть

Мама Джаннат умолкла. Вугар обернулся и через раскрытую дверь оглядел свою комнату. Бумаги, разбросанные на маленьком письменном столе, что стоял в углу возле окна, схемы, чертежи, раскрытые книги — все лежало так, как до его отъезда. Даже домашняя одежда, в спешке брошенная на спинку стула, висела на том же месте. Только постель была аккуратно застелена и пол, как всегда, чисто вымыт.

Почему-то это обрадовало Вугара. Мягко улыбнувшись, он сказал:

— Ну, мама, какие новости? Меня никто не искал, не спрашивал?

— Девушка одна приходила… — задумчиво проговорила мама Джаннат.

— Девушка?! — взволнованно переспросил Вугар. — Когда?

— Да дня через три-четыре после твоего отъезда.

— Как ее зовут, не сказала?

— Нет. Сказала только, что вы товарищи по работе.

Вугар помрачнел. А он решил, что это Арзу… Второй раз за сегодняшнее утро он обругал себя: наивный фантазер!

— А зачем она приходила?..

— Не знаю, не сказала. Тебя искала… Ветреная, кажется, девушка! Поворчала на тебя и, покачивая бедрами, удалилась.

Вугар, представив себе игривое поведение Нарын, улыбнулся:

— Нет, мама, она не ветреная. Это манера у нее такая. А сердце чистое-пречистое. И умница. Она мне здорово помогала.

— Может быть… — Мама Джаннат, пожав плечами, пристально посмотрела на Вугара. — Письмо тебе пришло.

— Письмо?! — вырвалось у него. — От кого?

— Не знаю, тебе лучше знать.

Вугар хотел было вскочить, но не смог, словно его приковали к стулу. «Это от Арзу!.. Интересно, что она пишет?.. Наверно, ругает меня!..»

— Где оно?

— Вот там, на твоих книгах лежит…

Волнение Вугара не ускользнуло от мамы Джаннат, и, чтобы обрадовать его, она добавила:

— Верно, от невесты твоей письмо… — И, видя, что Вугар не трогается с места, закончила: — От Арзу, я по почерку узнала.

Он с трудом поднялся и прошел в свою комнату. Мама Джаннат не ошиблась, почерк и вправду принадлежал Арзу. С трудом сдерживая тревогу, стараясь умерить беспокойное биение сердца, он вскрыл конверт и внимательно оглядел двойной листок, вырванный из ученической тетради, густо исписанный мелким убористым почерком. То, что письмо было длинное, обрадовало Вугара. Не могло же оно состоять только из брани и упреков! Гнев и ненависть обычно скупы на слова. Но надежды его не оправдались. «Уважаемый!…»

Ничего себе! Хорошенькое начало. Видно, боль и обида делают человека грубым и заставляют забывать элементарные правила вежливости! Уж если Арзу поскупилась назвать его по имени, то хотя бы назвала по фамилии!

Он перевернул страницу и взглянул на дату: письмо было написано на следующий день после ссоры. Это несколько утешило его: ведь только когда каждое слово взвешивается, прежде чем лечь на бумагу, его можно рассматривать как категорическое решение, приговор. А это писалось в порыве гнева.

Он продолжал читать:

«Я могла не писать вам этого письма. Поверьте, жаль тратить на него и труд и время. Лишь одно обстоятельство вынуждает меня это сделать».

Невыносимо! Как холодно и официально, даже на «вы» перешла, словно писал человек чужее чужого. Исписать каких-то два листка почитает за тяжкий труд, жалеет о потерянном времени… Неужели они и вправду так быстро стали чужими?! «…Услышав во время последней встречи от вашей милости гнусные измышления, я поначалу растерялась. Рыдания сдавили мне горло, и я не смогла ответить вам должным образом. А потом уже было поздно. Удар, нанесенный человеком, которого ты считал самым надежным, самым верным, особенно безжалостен и страшен. Он отупляет, и ты не знаешь, что делать. Я ненавижу сейчас себя за эту беспомощность, я должна была вот эти самые слова, которые пишу, тогда же бросить вам в лицо. Я очень жалею, что не сумела. Впрочем, и сейчас не поздно. Я не хочу, чтобы вы думали, будто я правда в чем-то виновата, и потому молчала, выслушивая ваши оскорбления.

Говорят, после драки кулаками не машут. Может быть, все, что я пишу вам, уже не имеет для вас никакого значения? Может, у вас не хватит терпения дочитать письмо? Вы не сочтете возможным тратить ваше драгоценное время на подобную чепуху, не вскрывая конверта, разорвете мое письмо и бросите его в мусорный ящик?.. Я вполне могу в это поверить. Потому что таким людям, как вы, готовым во имя славы продать не только ум и талант, но даже совесть, не понять душевных страданий и нравственных потрясений другого человека. Уважение, милосердие, забота — все эти чувства чужды таким людям, как вы. Иначе вы не посмели бы сделать жертвой своих грязных целей любимую (теперь-то я ни на йоту не сомневаюсь в фальшивости этой любви), которую три года обманывали, усыпляя сладкозвучными песнями…»

Вугару не хватало воздуха. Тяжесть ее обвинений непосильным грузом ложилась на его душу. Пододвинув стул, он устало опустился на него. А ведь он не дошел еще и до середины письма. Не хотелось читать дальше, но взгляд словно магнитом тянуло к ровным убористым строчкам.

«… Можете порадоваться. Лишь одно-единственное из сказанного вами правда. Мои нынешние отец и мать действительно не являются моими истинными родителями. Ваши осведомители донесли вам правду, поздравляю!