Когда молчит совесть

Двор был заполнен людьми. Толпа расступилась, пропуская отца. Мургуз подошел к сыну и опустился перед ним на колени. Дрожащими руками хотел он развязать новый палас, в который бережно завернули убитого, но соседи помешали ему. Мургуз не проронил ни слова. Беспомощно, полными слез глазами взглянул он на людей, спрашивая, почему не позволяют проститься с сыном. Тяжелое молчание было ему ответом. Мургуз закрыл лицо руками. Два горьких всхлипа вырвались из его груди, дыхание было учащенным и хриплым, могучие плечи мелко вздрагивали — Мургузу не хватало воздуха.

Узнав, что приехал муж, Месма как обезумевшая выбежала из дому и, расталкивая родных и соседей, бросилась к нему. Всем телом повисла она на нем, как ястреб, жаждущий крови.

— Верни мне мое дитя! — вопила она, тряся Мургуза за плечи. — Верни, слышишь! Из-за тебя погубили его!

Пена выступила на ее губах, глаза закатились, она без чувств рухнула на землю, корчась в судорогах. Отчаянный материнский вопль словно послужил сигналом, и безмолвный до этого двор огласился женскими причитаниями и рыданиями…

Сохраб, прижавшись к отцу, беззвучно плакал. Кто-то из стариков сказал громко:

— Уведите ребенка, ему нечего тут делать!

Какая-то старая женщина взяла его за руку и, вытирая фартуком мокрые от слез щеки мальчика, приговаривала:

— Не плачь, стать мне твоей жертвой! Не вернуть слезами твоего брата. Пойдем, я накормлю тебя, ты ведь голодный…

Сохраб и вправду ничего не ел со вчерашнего вечера. Он был очень голоден и потому послушно шел за незнакомой женщиной куда-то далеко, на противоположный край села.

Когда он возвратился домой, плач и причитания прекратились. Соседи, понурив головы, разбрелись по двору. Стоя группами в три-четыре человека, они негромко перешептывались о чем-то, совещались. Мургуз Султан-оглы, засунув руки в карманы галифе, молча шагал по двору своей обычной твердой походкой. Порой он останавливался, отдавая распоряжения. Потом, словно измеряя шагами двор, продолжал ходить взад и вперед. Решительный шаг, суровое спокойное лицо, гордое и красивое. Казалось, не над его головой разразилась беда, не сын, изрубленный на куски вражеской рукой, лежит во дворе.

Сохраб горестными испуганными глазами неотступно следил за отцом. Султан-оглы заметил сына, кивком головы подозвал к себе и, нагнувшись, поцеловал в лоб, обнял за шею. Выпрямившись, он взял мальчика за руку и стал вместе с ним ходить по двору, как бы говоря окружающим: «Взбесившиеся хищники отняли у меня старшего сына, но младший со мной!..»

Убитого хоронили торжественно. Взрослые мужчины провожали его в последний путь. Султан-оглы запретил причитать над покойником. Месму на кладбище не пустили. Детей и женщин тоже.

По обычаю соседи несколько дней не покидали дом Султана-оглы. На седьмые сутки он устроил поминки, а утром погрузил на арбу пожитки, усадил жену и сына и отвез их в соседнее село к дальним родственникам. Хотел быть уверенным в их безопасности. А сам уехал добивать врага.

Борьба оказалась тяжелой и долгой. Страшась за Сохраба, Мургуз при первой же возможности отправил его в Баку, учиться.

Почти четыре года неустанно, день и ночь вел вместе с другими коммунистами Мургуз Султан-оглы жестокую борьбу с кулацкими националистическими бандами. Наконец врага уничтожили, как любил выражаться Мургуз, «с корнем». Но и после победы не наступило для Мургуза спокойной жизни. В селе начали организовывать колхоз, и Мургуз Султан-оглы с новой энергией ринулся в бой…

Приезжая в село на каникулы, Сохраб почти не видел отца. Ни разу не пришлось им посидеть вдвоем, потолковать по душам. Мургуз поднимался с солнышком, уходил в правление — много забот у председателя колхоза! Домой возвращался ночью, усталый валился на постель и засыпал. Никогда ни одной жалобы.

Да и не знал усталости этот человек! Казалось, он рожден на свет, чтобы бороться, побеждать, трудиться.

Вот и в это последнее лето Сохрабу так и не удалось поговорить с отцом. А поговорить было о чем. Сохраб заканчивал университет, готовился к свадьбе. Об одном попросил его Мургуз — отложить свадьбу до осени, когда окончится колхозная страда.

Глава шестая

Сохраб поднялся с кровати. Надо было пойти к Зийнат и все рассказать. Он не сомневался, что в ее доме найдет поддержку, услышит слова утешения.

Дверь открыл отец Зийнат. Обычно он встречал будущего зятя с распростертыми объятиями, говорил приветливые слова, расспрашивал о здоровье, не знал, куда усадить.

— Я вижу, ты чем-то взволнован, сынок? — спросил он, взглянув на Сохраба. — Мрачен… Что случилось?

Преодолевая волнение и горе, с трудом выговаривая слова, Сохраб коротко поведал о случившемся.

— Да, плохая весть… Очень плохая… — Старик замолчал, прошелся по комнате. — Ты садись, садись… — сказал он, не глядя на Сохраба, но в голосе его не было былой приветливости. Лицо посуровело, потемнело, глубокие морщины легли на лбу.

Он снова стал ходить по комнате грузными, тяжелыми шагами.

— Может, ложный слух? Случается такое… — с надеждой спросил он.

Сохраб отрицательно покачал головой.