— Доброе утро и счастливого тебе дня! — Башир старался быть как можно ласковее и расположить к себе Зия. — Рано, рано! Твои коллеги еще нежатся под теплым одеялом, а ты спешишь к приборам. Похвально…
Зия таял на глазах.
— Что делать, — залебезил он. — Мы, Башир Османович, люди маленькие. Если не будем по совести трудиться, выкинут из института, как ненужный хлам…
— Ха-ха, — Башир хитро прищурился. — Не тебе бояться, имеешь крепкую опору. Сам Гюнашли друг и родственник!
— Не о страхе идет речь, Башир Османович, а о совести. Человек, любящий свое дело, должен относиться к нему ответственно. Да и можно ли полагаться на родство и знакомство? Неразумно! Так поступают люди, лишенные самолюбия и собственного достоинства.
— Молодец, сынок! Ай да Зия! Наши отцы говорили: кто спит под чужой тенью, своей тени никогда не будет иметь! Ты прав, друг мой, абсолютно прав!
Кажется, Баширу повезло! Беседа без особых к тому усилий приняла желаемый оборот. Но не торопиться!
— Вижу, человек ты разумный, — исподволь начал Башир подбираться к основной цели разговора. — Преданный, верный в дружбе. Вот потому-то в последнее время я и стал относиться к тебе с уважением.
— Спасибо на добром слове, профессор! Я признателен вам.
— Чувствую, чувствую… — Улыбка осветила сумрачное, желтоватое лицо Башира. — Да, дорогой Зия, в последнее время я на многое взглянул по-иному. Ты прости меня, раньше мне казалось, что ты мальчик на побегушках у Гюнашли. А пригляделся — и вижу, ошибся. Потому я был несправедлив к тебе.
— Чего не случается, профессор! Я не обвиняю вас, откуда было вам знать?
— У русских есть хорошая поговорка: «Лучше поздно, чем никогда». С тех пор как я разобрался, что ты за человек, все время думаю о тебе. Вот вчера вечером лежал, не спалось, вспомнил тебя, даже хотел позвонить, трубку снял, да не нашел номера телефона. Знаешь, о чем я думал?
— Не знаю, профессор, но не сомневаюсь, что ваша забота сулит мне добро.
— Добро и только добро! Я думал, что ты молод, у тебя должно быть большое будущее, а ты почему-то вот уже сколько лет топчешься на одном месте. Работал над серьезнейшей темой, с честью защитил диссертацию, получив звание кандидата наук. Талантлив, умен. А почему, в то время как сверстники твои давно защитили докторские диссертации, ты остановился в движении? Давно бы мог занять подобающий пост, а даже заведовать лабораторией не доверяют! Думал я, думал, отчего такая несправедливость, и додумался. Знаешь, почему тебя держат в тени?
— Нет, профессор, вам лучше знать.
— Во всем мы, старики, виноваты! Прибрали все к рукам, как говорится, узурпировали власть. Мало нам одной хорошо оплачиваемой должности, по две-три захватили. Одни достойны столь высоких постов и званий, другие недостойны. А вы среднее поколение — остались в стороне. Кроме ласковых слов, да обильных обещаний, ничего от нас не видите. Ну скажи, прав я или нет?
Конечно же Зия был согласен со словами профессора, но из осторожности решил промолчать и лишь пожал плечами.
— Ответить откровенно на ваш вопрос не могу, совесть не позволяет, стараясь казаться скромником, ответил он.
— Почему же?!
Замявшись, Зия еще раз пожал плечами. Бадирбейли смерил его укоряющим взглядом.
— Вот-вот! Тут-то и кроется вторая причина. Вы, молодежь, боитесь открыто высказывать то, что у вас на душе! Где надо бороться — молчите. И то, что должно принадлежать вам по праву, захватывают другие.
Зия Лалаева было не так-то легко заманить в ловушку.
— Но, Башир Османович, — мягко возразил он. — мы, молодежь, не имеем права забывать о заслугах вашего поколения. Вы — создатели современной химии в Азербайджане. Основание нефтехимической промышленности заложено вами. Вы живая история, гранитные столпы важнейшей отрасли науки.
Смеем ли мы поднимать голос против вас?
Слово «столпы» пришлось по душе Баширу Бадирбейли. Вытянув и без того длинную шею, он покрутил подбородком.
— Конечно, ты прав! Мы — основатели науки и, как ты выразился, столпы. Но ведь мы не вечны. У жизни свои законы. Недалек час, когда — одни раньше, другие позже — все мы сойдем под вечные своды и земля упокоит нас. А вы будете жить и продолжать начатое нами. Кто, как не мы, должны помнить о столь печальной истине и готовить себе достойную смену?
Зия хитро улыбнулся:
— А это уж зависит от гуманности таких влиятельных и уважаемых людей, как вы, дорогой профессор.
— О гуманности не говори! — неожиданно вспылил Бадирбейли. — Устарело понятие! И щедрость нынче не в моде! Возьми хотя бы, как вы его величаете, гуманнейшего Сохраба Мургузовича. О ком, кроме своего любимчика Шамсизаде, он заботится? Вывел ли он в люди хоть одного человека из вашего, среднего поколения?
— Не мне судить, профессор, — продолжал осторожничать Зия. — Очевидно, Сохраб Мургузович видит у Шамсизаде незаурядные способности, верит в его талант.
— Ничего подобного! — Бадирбейли презрительно скривился. — Ищи причину в другом! До вчерашнего дня я думал также! Но, оказывается, ошибался. Наш уважаемый профессор надеется породниться с Шамсизаде. Вот и весь секрет! Тебе известно что-нибудь?