Когда мы были людьми (сборник)

Он поморщился. Где женщинам понять мужскую собственническую философию?! Женщина создана для всех. Она сегодня может любить одного, завтра другого. Где он читал это – у Руссо или Вольтера?.. У Энгельса. Но это если любить… А Наташа тогда, «до него» развлекалась. Так малыши увлекаются каждый день новой игрушкой. За что их ругать? Они познают мир. И Наташа сладостно познавала. Она даже призналась ему:

– Я хотела бы немного побыть проституткой. Ты ведь был в Париже, ходил к ним?..

– Не-а…

– Ну вот, а я бы пошла непременно. Все – в Лувр, я – в бордель. Ведь я не знаю их чувств. Устроилась бы на денек. Это интересно, жутко интересно, когда за себя, за тело свое получаешь деньги. Не за пыхтенье над бухгалтерскими бумагами, а за свое тело. Так честнее!..

Она лизнула губу.

Федотов запротестовал, а потом задумался: «Может, честнее».

– Это распутство! – возразил Федотов. Тоже, чистенький ангел нашелся. Лжец! Трехкратный лжец!

– Разве любовь может быть распутством?! – возразила она. – Я всю жизнь с пеленок только и слышу: «Любовь, любовь, любовь!!!» В фильмах, в книгах, в телике. А в жизни?.. Где ты ее видывал? Ну, скажи, маленький, можно ли назвать любовью дежурство возле кухонных кастрюль, а потом ночные такие же дежурные, принудительные фрикции? Распаренные щи – это любовь?.. А у всех местных курочек, у всех клушек – это называется любовью. Проституция – вот это что. Хуже проституции! Любовь в томатном соусе. Консервы в банке.

Он Наташе никогда не признается, что любит по сию пору свою погибшую жену. Одну из таких «клушек». И ее, Наташу, тоже любит. Со сладкой болью и счастливым стыдом. Далекое прошлое и голенькое настоящее. Жена там, за стеной, в космосе. Но скажи лишь об этом, Наташа тотчас начнет топать ногами и изуродует чужой велосипед.

Наташа особенная. Далеко не курочка. Она вруну могла в лицо рубануть: «Лжец!» Одно слово не понравится – и уже «Лжец!» Она ненавидела бытовуху. Модно одеваться? Зачем? Мимикрия. Хамельонши! Херувинчики.

Странное слово из херувима и вина.

– А краситься? Да это только нагло врать о том, что ты красива, а на самом деле – дырявая кошелка. Или драная кошка. Нет уж!..

Неделю назад в Геленджике Наташа, как сейчас, мгновенно скинув с себя джинсы и майку, кинулась к берегу. И с разбегу вонзилась в воду. Как нож в масло. Абсолютно голая!

И Федотов сжался, будто это он сам гол. И на него все уставились. Просто буравят, насквозь. Победитовыми сверлами.

А она просто вышла. Газонокосилка с зеленым взглядом, пальцы чуток подрыгивают: «Жуткие медузы, ненавижу эту скользкую дрянь, морские сопли». И просто, как ни в чем не бывало, легла рядом с ним на теплую гальку. Взгляды отлипли. И то, что она была нагой, никто не увидал. Ослепли, что ли? Скосила всех. Федотов повертел головой. Обаяние естественности было таким, что ее наготу никто не заметил. Даже пляжные «куры».

И все же с ней идешь по лезвию бритвы или по раскаленным углям.

– Маленький, ты что, задремал? – окликнула его Наташа. – Чего молчишь?

По раскаленным углям, заглядывая в пропасть, без руля и ветрил.

И сейчас, после оклика, Федотов вдруг ясно понял, что его уже могло и не быть на этом свете, лежали бы на забрызганных кровью коврах. Все же люди иногда сходят с ума. Пьяные и трезвые. Умопомрачение, как внезапная гроза, но для посторонних это незаметно.

– А вот не худо было бы приблизиться к трассе.

– Зачем?

– Благотворительность! Чтобы проезжающие скучные водители видели нас голеньких и завидовали бы нам. Приедут домой и с живым чувством станут целовать необыкновенных своих клух.

– Нет уж, обниматься у трассы я не буду. Хоть что делай – не буду. Не бу… Баста!

Ее указательный палец поднят и качается: «Бушь».

Что означает «Будешь».

Наташа потянулась. Встала на цыпочки. Федотову хочется потрогать ее глянцевую, побелевшую лодыжку. И потом всю ее. Только потрогать. «О, Баядера, о прекрасный цветок» – как все же пошлы оперетточные тексты. Она легко, пританцовывая, накинула на ветки свои узкие трусики, ажурный лифчик, который она почему-то называет «змеюкой» и ярко-красные бумажные носки.

– Во, елка! Я уж… я ужа… я ужасно развратная тварь.

– Верю.

Но вот вдали от грузовиков обняться можно. Еще раз.

Он покрутил глазами, как цирковой балбес. Федотов, с ним такое бывает, скорчил рожу.

– А давай под счет.

– Как это «под счет»? Что считать?.. Баранов?

– Именно, баранов. Под счет «три» накинемся друг на друга. Любить. Любить! Любить. Как завещал великий Ленин, как учит коммунистическая партия. Ведь ты так приговаривал.

Дирижерский жест, узкое, смуглое запястье:

– И раз, и два, и…

– …Ну, вот а ты стреляться хотел. Глупый, как огурец. И в пупырышках, вот смотри.

Писчий спазм

У него случилась редкая болезнь под названием «писчий спазм». Кисть руки, которой он катал очередную лживую статью ради мизерного заработка, заклинило на полуслове. Врач посоветовал разрядку, хитро улыбнулся, от чего его усики стали тоньше и язвительнее: «Желательно на побережье!»

На последние свои сбережения он улетел в Грецию. С путевкой подфартило.