– Думаю, я бы справился, но спасибо, не надо. Насколько я понимаю, ты отказываешься быть моей любовницей, хоть я пока и не предлагал тебе перевести наш эксперимент на постоянную основу?
– Не принимай на свой счет. Я ничьей любовницей не хочу быть.
– Значит, относительно Фиделя у тебя какой-то другой план?
– Моих планов относительно Фиделя тебе лучше не знать.
– Он скоро вернется в Гавану. А ты останешься здесь?
– Я буду в Палм-Бич.
– Я хотел бы увидеть тебя снова, – говорит Ник и, помолчав, спрашивает: – Это возможно?
– Мой самолет улетает завтра вечером. Хочешь, чтобы мы провели оставшееся время вместе?
– Да.
На этом наша политическая беседа заканчивается.
Второй раз оказывается не таким, как первый. За удивительно короткое время между нами возникло взаимопонимание и доверие: мы получили друг о друге знания, которые приходят только с близостью.
Перед тем как заснуть, он поворачивается ко мне лицом, не отрывая голову от подушки, и спрашивает:
– Почему сегодня? Почему я?
– Потому что я хотела, чтобы это был ты. – Я глубоко вздыхаю, глядя в потолок, по которому бегают отсветы уличных огней, проникающие сквозь щель между шторами. – А почему я?
– Потому что я хотел, чтобы это была ты.
– С тех пор, как мы встретились на балконе?
– Еще раньше.
– Еще раньше?! – удивляюсь я, немного захмелевшая от шампанского, которое мы заказали в номер и выпили.
– Я обратил на тебя внимание в бальном зале, когда Эндрю стоял перед тобой, как дурак, на одном колене, а ты была вроде бы там и в то же время где-то далеко. Где бы ты ни витала, мне захотелось туда же, к тебе.
– Но ведь в этом году выборы.
Сейчас не время для безрассудства.
– Да.
– И ты скоро женишься.
Ник вздыхает.
– Да.
Он притягивает меня к себе, обвив рукой мою талию. Я закрываю глаза, слушая его дыхание и спиной чувствуя, как бьется его сердце.
Глава 13
Сон начинается, как обычно. Я, крадучись, выхожу из нашего дома в Гаване. На запястье маленькая сумочка с деньгами, которые я выкрала из отцовского сейфа, чтобы передать брату. Я тороплюсь и очень взволнована: беспокоюсь, не случилось ли чего-нибудь с Алехандро.
Заметив одного из наших садовников, я ощущаю укол страха. Мы смотрим друг на друга. Донесет ли он родителям? Или он более предан новому режиму, чем нашей семье?
Садовник первым отводит взгляд и возвращается к своей работе с таким видом, будто знает, что от меня одни неприятности, а он предпочитает держаться в стороне от проблем.
Чуть-чуть не дойдя до центральных ворот нашей усадьбы, я вижу машину, которая вывернула из-за угла и едет на большой скорости. По нашей улице нельзя так гонять: в соседних домах полно детей.
Скрипят шины. Дверца открывается. На землю выпадает тело.
Я бегу, бросив сумочку с деньгами где-то на гравии нашей подъездной дорожки. Сердце колотится.
Я кричу.
В детстве я как-то раз увязалась с Алехандро на пляж и далеко заплыла. Когда меня накрыло волной, вода попала в легкие, а все тело, брыкающееся в попытке спастись, заполнила паника.
Вот и этот сон заставляет меня чувствовать себя так же: будто я тону и не могу всплыть.
Не могу отвернуться от лица брата, который смотрит на меня широко раскрытыми мертвыми глазами.
Я резко просыпаюсь, руки и ноги словно бы налились свинцом, грудь вздымается, дыхание тяжелое и прерывистое.
– Ты в безопасности. Это только сон.
Глаза привыкают к полутьме, я поворачиваюсь и, в первую секунду не успев сообразить, где я и с кем, с удивлением вижу Ника, который встревоженно заглядывает мне в лицо.
Он гладит меня по спине, а я делаю глубокие вдохи, стараясь успокоить сердечный ритм.
– Тебе чего-нибудь принести? – спрашивает Ник, и в его голосе столько доброты, что у меня в горле встает ком.
Я качаю головой.
– Хочешь поговорить?
– Нет, – говорю я хрипло.
Он меняет позу, чтобы мне было удобнее к нему прижаться. В сердце что-то поворачивается.
Возникает такое ощущение, будто нет ничего естественнее, чем лежать вот так в его крепких объятиях, положив голову ему на грудь.
– Когда я вернулся с войны, мне тоже снились такие сны, – говорит Ник и морщится. – Даже сейчас иногда снятся.
– Значит, легче не станет? – спрашиваю я.
Он наклоняется и целует меня в макушку.
– Станет. Со временем. – Его руки сжимают меня еще сильнее. – Но совсем, наверное, не отпустит.
– Да, наверное, не отпустит.
Мы лежим, обнявшись, до самого утра.
В мой последний день перед отъездом мы валяемся голые в постели и попиваем шампанское, обедаем холодным омаром и медальонами из говядины. Ни о политике, ни о Фиделе, ни о невесте Ника, ни о будущем мы больше не разговариваем, зато я узнаю ответы на кое-какие давно интересовавшие меня вопросы, а он выведывает кое-какие мои секреты.
– Расскажи о своей семье, – говорит он.
– О семье?
– Ну да, мне любопытно.
– Ничего особо любопытного моя семья собой не представляет.
– Почему-то мне слабо в это верится. Я видел твоих сестер на боевом задании.
Я смеюсь.
– Каким был твой брат? – спрашивает Ник мягко.