Когда мы покинули Кубу

– Ты женишься. Наш с тобой роман – для тебя всего лишь возможность насладиться напоследок свободой, – произношу я в первую очередь для того, чтобы эти слова получше отпечатались в моем собственном мозгу.

– Почему наши отношения не могут стать чем-то большим, если я тебя люблю?

На секунду все вокруг останавливается.

Потом Ник делает глубокий вдох:

– Я люблю тебя, и это сводит меня с ума. Поэтому, если ты хочешь большего, скажи.

Мы очень долго и осторожно танцевали вокруг слова «любовь», как возле красной черты, которую нельзя пересекать. Убеждать себя в том, что у нас только секс, было проще. А теперь вот, приехали. В детстве я считала это слово каким-то волшебным; видимо, я заблуждалась.

Любовница или жена – сейчас это как будто не важно. Ни в том, ни в другом случае он не будет видеть во мне человека, равного себе. Он хочет, чтобы я отказалась от единственной цели в жизни. Рядом с такой женщиной, как я, ему не построить ту карьеру, которую он планирует.

– С самого начала я была с тобой честна, – отвечаю я дрожащим голосом. – Я не мечтаю о тихой семейной жизни. Из меня не получится идеальная жена политика – устроительница званых обедов. Я не такая и не хочу такой быть. Даже когда я жила на Кубе и только-только начала выходить в свет, подобное будущее уже не казалось мне привлекательным. Теперь, после всех произошедших перемен, оно тем более не для меня.

– Ну и хорошо. Я ничего от тебя не потребую. Просто будь собой. И будь моей.

– Не надо, – говорю я, сглотнув, и сердце разрывается, хотя я поступаю так, как лучше для него. Поступаю правильно. – Возвращайся в Вашингтон.

Ник молчит. Его взгляд словно бы ищет чего-то, за что еще можно зацепиться, чтобы меня переубедить.

– Значит, все? – спрашивает он наконец.

Я киваю.

Внутри меня столько невысказанного и столько чувств, теснящих друг друга, но в конечном счете побеждает желание убежать. Впервые в жизни я веду себя как трусиха.

Влюбилась я тоже впервые в жизни.

Но мы расстаемся окончательно и бесповоротно.

Глава 21

Я сижу в гостиной с книжкой, когда в комнату входит Изабелла. Та дробь, которую выстукивают ее каблучки по мраморному полу, свидетельствует только об одном: моя сестра не находит себе места от беспокойства.

– Как ты могла? – бросает она мне вместо приветствия.

Я отрываюсь от книги (после того, как мы с Ником прекратили встречаться, чтение стало моим прибежищем).

– Что я опять сделала не так?

С сестрами никогда не знаешь, чем ты им не угодила: взяла поносить платье и не вернула, испортила сандалии или украла парня – вариантов несчетное количество. Изабелла в последнее время стала особенно нервной. Я думала, ожидание того дня, когда она станет миссис Томас Тинсли, наполнит ее блаженством, но чем ближе свадьба, тем раздражительнее она становится.

– Я только что говорила по телефону с Томасом.

– Ну и? – спрашиваю я.

Изабелла иногда любит нагнетать страсти.

– На днях Диана Стэнхоуп видела, как ты входила в дом, который купил Ник Престон. – Мои пальцы крепко сжимают книгу. Сестра продолжает: – Об этом все говорят. Томас уже не уверен, что хочет связать себя с нашей семьей.

Последние слова звучат как сдавленное рыдание. Слыша панику в голосе Изабеллы, я ощущаю болезненную жалость. От нас всегда ожидали удачного замужества, и теперь, когда положение нашей семьи пошатнулось, достижение этой цели требует серьезных усилий.

– Я не знала, что Томас так интересуется моей личной жизнью, – говорю я осторожно.

Эдуардо меня предупреждал. И Изабелла тоже.

– Лиана Рейнолдс видела, как вы обнимались на пляже под пальмой.

– Мы не обнимались.

– Но ты его любовница. Все то, что о вас двоих говорят, правда, ведь так? Тот бриллиантовый браслет от него. А еще он купил дом на берегу, чтобы вы могли… встречаться и заниматься сексом!

Не будь ситуация так печальна, я бы рассмеялась оттого, с каким возмущением моя сестра произнесла слово «секс». Но сейчас мне не до смеха. Тем более что на пороге гостиной стоит мама.

– Изабелла, оставь нас, – говорит она ледяным тоном, пронзая меня взглядом.

Когда отец выходит из себя, случается нечто вроде взрыва. Когда из себя выходит мать, наступает ледниковый период. Изабелла бледнеет, поняв, что нарушила главное сестринское правило: никогда не трясти грязным бельем перед родителями.

– Беатрис, – шепчет она, и в ее умоляющем взгляде я читаю: «Извини».

Я не отвечаю.

Что сделано, того уже не переделаешь.

Изабелла уходит, и мы с матерью остаемся в комнате вдвоем, в положении боксеров на ринге. Мы похожи почти как две капли воды и одеваемся в одном стиле. Возраст – единственное явное различие между нами, да и то не очень резкое. Для своих лет мама выглядит прекрасно: даже время как будто бы подчиняется ее воле.

– Больше ты его не увидишь.

Я молчу.