Когда на небе нет звёзд

Разговор проходил в маленькой комнатке для допросов. На столе, что разделял мэра и задержанного, лежали пепельница и чашка горячего кофе. Мэр был одет в один из своих обычных костюмов. Винир же сидел в черной толстовке и в широких штанах, что были выданы ему завхозом.

– Она держится? – спросил Винир.

– Да. Аврора сильная.

– Я вряд-ли увижу ее в ближайшие несколько лет… но это не важно. Главное, что бы с ней все было хорошо.

– Не волнуйся на счет тюрьмы. Лишь следуй моим указаниям.

– Это я могу… – пробурчал Винир. Затем добавил. – Я видел труп девушки в багажнике.

…

– Это была самооборона. Она пыталась убить меня. Твой выстрел меня спас.

– Мне плевать. Я не собираю болтать. Просто сделай все для моей Авроры. Все, что можешь.

Мэр молча кивнул. То, что он и так уже сделал все: оказал первую помощь; вызвал скорую; созвал лучших врачей со всего города, он говорить не стал.

На счет мальчика по имени Мир, прогнозы были более-менее обнадеживающими. Чего нельзя было сказать об Авроре. Считалось чудом то, что она не умерла на месте. Если выкарабкается, это будет вовсе божье провидение. В которое конечно, никто из врачей не верил. Хоть и надеялись все.

Аврора боролась пять дней, пока жизнь не оставила ее в теплый, безветренный день.

– Она умерла. Мне жаль, Винир. – сказал главный врач глядя во влажные, красные глаза безутешного отца.

Они стояли у окна на лестничном пролете, между первым и вторым этажами.

Мэр продолжил смотреть, наблюдая по лицу Винира за тем, как что-то в нем, возможно, самое его нутро, безвозвратно ломается.

– Что ты будешь делать? – спросил мэр города.

– Попрощаюсь с дочкой.

– А потом?

– Боишься, что я сдам тебя?

Я бы действительно боялся, будь у тебя, хоть какие-то доказательства, подумал мэр.

– Если бы это оживило ее, – продолжил Винир. – я сдал бы тебя в эту же самую минуту…

Затем, он ушел.

Мэр же еще постоял у окна минуту или две, и направился в кафетерий.

***

Кто бы мог подумать, прошло уже пятнадцать лет, а он так живо помнил, представлял свои деяния, начиная с восемнадцати лет, заканчивая последними неделями. Назвать свои поступками «злодеяниями», у него не поворачивался язык. Для, так сказать, жертв ситуаций, может, его действия были злом. Но для него самого это было либо необходимой мерой, либо порогом, переступив который, он оттачивал мастерство; совершенствовался. Либо же, это было справедливостью; высшим удовлетворением… Взять хотя бы его родителей. Насилие, ругань, жестокие уроки. Все это было не просто так. Родители учили мальчика понимать то, чего не понимают другие дети, быть умнее других, быть лучше других. Уроки помогали ему. От жестокости и насилия была польза. Поэтому, он принимал это; терпел. Но ад, сопровождающийся болью и унижением, обрушившийся на юношу в восемнадцать лет из-за противной, не такой уж редкой болезни… в нем не было пользы, морали, урока. Лишь ярость, стыд и презрение двух родителей к их некогда, любимому, послушному мальчику.

«Не смей плакать» говорила мама, пока отец рассекал плоть сына холодным скальпелем «Со своими шл**ами ты не плакал! Ну, ничего. Больше ты такого не совершишь. Теперь у тебя будет напоминание»

Такое мэр не мог, ни принять, ни забыть (когда какую-то часть тела украшает длинный шрам, сложно забыть воспоминания, связанные с ним)… Это требовало справедливости. Справедливость злой быть не может.

Что на счет Агаты? Ее, мужчина пытался простить. Во имя их бывшей любви. И, наверное, не смотря на все, что он пережил, Агата даже была прощена. Ровно до того момента, как он узнал о своем бесплодии.

Бывшего мэра, под руководством Марка, поместили в старой ратуше.

Он сидел на углу кровати, пересказывая всю свою жизни себе же. Чем еще можно заняться, сидя в маленькой запертой комнатушке без окон, с голыми стенами и холодным полом? Места, впрочем, было бы куда больше, не занимай почти половину ее пространства огромный стол и кресло, что совсем недавно находились в кабинете мэра.

– Хотел разнообразить мой интерьер? – спросил заключенный у своего посетителя.

– Ты пока официально мэр. Нужно будет подписать еще очень много бумажек. И да, мне хотелось как то украсить это место. – ответил Марк. – В будущем, тут станет намного комфортнее. Обещаю.

Марк был облачен в свою обычную одежду. Говорил в той же манере, что и всегда. Мимика, язык тела, привычка закидывать руку за спину. Ничего в бармене не было подвержено явным изменениям, и все-таки, близкие и друзья Марка, глядя на него, видели, абсолютно другого человека.

– Кажется, я выстрелил в твоего друга. Он жив?

– Умер.

– Мне жаль.

– Ничего. Я боялся, что ты вообще никого не убьешь.

Заключенный ухмыльнулся, потер лоб.

– Правильно ли я понимаю, что ты новый мэр?

– Да. – ответил Марк. – За мной были люди. Главам администраций ничего не оставалось. Жаль, не получилось стать самым молодым мэром. Ты здесь пока бесспорный лидер.

– И все произошедшее, твоя работа?

– Да.

– Даже не похвастаешься, как ты это провернул? Я бы похвастался.