Когда нам семнадцать

В руках мы держали наготове автоматы. Где-то уже скоро придет конец нашим броскам. Мы должны будем залечь и в случае необходимости взять под защиту группу захвата. Карпухин, которого Ложкин назначил старшим, подполз ко мне и сказал, чтобы я не торопился. Вот-вот должны появиться кусты. Там мы заляжем, а Ложкин со своей группой начнет пробираться к холму, где засел немецкий ракетчик.

Еще тогда, у блиндажа, разбирая боевую задачу, Ложкин сказал, что мы должны залечь в кустах. Росли, оказывается, еще где-то здесь, в лощине, кусты, уцелели, несмотря ни на какие передряги, и они должны были сослужить нам верную службу.

Но кустов мы не видели, хотя прошли уже изрядное расстояние. Может, они были где-то впереди?

Мы приподнялись над воронкой, силясь в темноте рассмотреть предметы. Кустов не было видно. Свет над лощиной снова заставил нас припасть к земле. Так продолжалось несколько раз.

— Надо б идти, — подсказал Крякуша.

— Лежать! — приказал свирепо Карпухин. Почему он был уверен, что именно здесь мы должны остановиться, не знаю. Я тоже, как и Крякуша, начинал злиться на нашего старшего. «Неопытный. Зачем такого было назначать?..» Но тут Крякуша увидел кусты. Они оказались далеко позади нас.

— Э, черт!.. — только и смог сказать Карпухин. — Пробежали!.. Промазали!.. — долетали до меня обрывки его последней фразы.

Прижавшись друг к другу, лежали мы на скате большой земляной воронки, подавленные и злые. Все, казалось, было потеряно. Ведь где-то совсем рядом находился противник. Как мы не заметили этих злополучных кустов?

Потом, уже много дней и ночей спустя, когда прошла острота этих переживаний, я понял, почему мы пробежали кусты. Нас подвели нервы. Они были настолько напряжены, что ничего другого, кроме команды внутреннего голоса: «Вперед, только вперед!..» мы не воспринимали. Это было непростительной нашей ошибкой. Но что поделаешь, все трое мы шли в разведку впервые.

Бой справа не утихал ни на минуту. Под его прикрытием Ложкин, Свенчуков и с ними еще двое наших товарищей двигались к немецкому окопу, а мы в случае необходимости ничем не могли им помочь. Первое же наше движение будет тотчас замечено противником, и нас уничтожат.

Без схватки с врагом не обойтись. Еще там, у блиндажа, строя разные предположения о том, как будет взят ракетчик, лейтенант говорил, что схватка будет даже в том случае, если ракетчика они возьмут «глухо», то есть без всякого шума. В небе не станет ракет, и немцы забеспокоятся.

А мы лежали, как слепые котята, уткнувшись носами в землю.

Конечно, можно было постараться исправить ошибку, перебежками начать возвращаться к кустам. Но Карпухин молчал. Молчали и мы с Крякушей.

А между тем Ложкин действовал точно и напористо. Свенчуков потом рассказывал, как это у них получилось. В окопчик к немцу-ракетчику они проникли вдвоем с Ложкиным, как только фриц из него вылез. Парни-«тяжеловесы» притаились за бруствером. Стоило немцу вернуться и прыгнуть в окоп, один из них тут же навалился на него сверху и помог лейтенанту и Свенчукову бесшумно взять «языка». В рот фрицу воткнули кляп.

Вытащить из «норы» впавшего в шок немца не представляло особых трудностей. А когда Свенчуков и парни поволокли его в лощину, Ложкин остался в окопе.

Зачем он это сделал, стало ясно позднее, когда ракетчика удалось перетащить за колючую проволоку, где саперами был проделан ход. Из окопа взмыла ракета. Прочертив ниточкой путь по небу, она вспыхнула где-то далеко справа, где продолжала идти перестрелка. А здесь, где лежали мы, нужна была темнота. И то, что сделал Ложкин, выручило нас. Карпухин это сразу учел.

— Лежать… Лежать! — прохрипел он свирепо. Мы взяли автоматы на изготовку.

Шли минуты тревожного ожидания. Ракеты по-прежнему уходили вправо, появляясь через значительно большие промежутки времени, чем положено, но все же взлетали, окоп действовал, и это окончательно сбило с толку немцев. Выигрыш во времени оказался по крайней мере минут в двадцать, за которые Свенчуков и «тяжеловесы» унесли ракетчика на изрядное расстояние: А когда после ухода Ложкина из окопа немцы наконец опомнились и открыли стрельбу, это было уже не так страшно. Плотными очередями из автоматов накрывали мы пути их возможного появления и, как говорил потом Ложкин, хорошо прикрыли группу захвата. Кратчайшим путем по лощине «язык» был доставлен к нашим позициям, где его уже ждали солдаты из боевого охранения.

Первым моим желанием, когда наконец я пришел в себя после этой, в общем-то успешной, но оказавшейся для меня такой сложной и трудной операции по захвату «языка», было увидеть Омголона. Ложкин дал нам сутки отдыха, и, воспользовавшись этим, я отправился проведать своего черного коня. Мне пришлось пройти километров пять, а то и все семь по пересеченному лощинами полю, прежде чем я нашел «тылы» бригады.