Когда нам семнадцать

Мы сидели в первом ряду. За Тоней, в следующем ряду сидела Ольга. Накинув на плечи пуховый платок, она с равнодушным-презрением глядела на трибуну. О чем сейчас она думала? Я знал одно: во всем этом надо долго и терпеливо разбираться… Что за человек Бойко? И опять налет на нефтяной склад в тот вечер, когда мы были у Ольги. Кто это сделал? Молодец все-таки сторож — отбился. Правда, пуля его чуть не стала роковой для Ольги…

— Педология как наука призвана быть на страже знаний учащихся, — донесся тягучий голос с трибуны.

«О чем он? Какая тут может быть связь?» — старался понять я.

— С помощью этой науки мы поможем вам, уважаемые воспитанники, определить свои дарования, чтобы стать достойными строителями коммунизма.

— А что это за наука все же — педология? — спросив, наклонилась ко мне Тоня.

Я пожал плечами.

После перерыва желающих выступать не оказалось. Филя долго и терпеливо упрашивал собрание. Наконец слово взял председатель учкома. Он сбивчиво прочитал свое заранее написанное выступление, и снова молчание.

— Плохо что-то вы разговорились, — упрекнул нас сидевший в президиуме представитель завода, — огонька молодого не вижу.

Это был главный конструктор завода Чернышев — седоватый, невысокий, с живой улыбкой на лице. Он вышел из-за стола, но направился не к трибуне, а в угол зала, где на возвышении стоял макет карты СССР.

Чернышев нажал на макете кнопку, и мало заметная до этого карта озарилась вдруг множеством красных точек. Все получилось так неожиданно, что ребята захлопали и стали приподниматься с мест.

— Каждый огонек — новостройка второй пятилетки, — объяснил Чернышев. — На Кузнецком металлургическом комбинате строится новый мартен. В Голодной степи прорыт оросительный канал. Забил фонтан новой скважины Эмбанефти. Начала выпускать ткани крупнейшая текстильная фабрика в Ходженте. В Москве состоялся пробный рейс первого в Советском Союзе поезда метрополитена. — Он протягивал руку то к одной, то к другой точке карты. — Советские аэронавты достигли стратосферы. Блестяще завершена челюскинская эпопея!

Говорил Чернышев просто, без всякой рисовки.

— Ведь все это — события только последних месяцев. А если взять годы? Какими образованными людьми надо быть, ребята, чтобы участвовать в этой гигантской созидательной работе! Великий вождь пролетариата Владимир Ильич Ленин поэтому и говорил: «Задача состоит в том, чтобы учиться…»

Чернышев закончил свое выступление. И зал как-то вмиг пришел в движение. Захотелось похлопать в ладоши, подбежать поближе к карте, посмотреть на главного конструктора завода.

Заговорили о плохой связи школы с заводом, о том, что необходимо самим сделать такую же карту, какую принес из Дома культуры главный конструктор Чернышев. И вдруг внимание всех собравшихся привлек Маклаков.

Развалившись на стуле, он щелкал кедровые орехи и бросал скорлупу под стул. На него шикали, его дергали за рукава, но он не обращал ни на кого внимания. Тогда Вовка Рябинин вытащил из кармана газету и с невозмутимым видом расстелил ее под стулом Маклакова.

— Подумаешь, о ком заботу проявил! — с возмущением прошипел Игорь.

Но Вовка терпеливо ждал. Когда накопилась горка шелухи, он вытянул из-под стула газету, завернул сверток и, что-то написав на нем, отправил в президиум.

— Вот это да! — ахнул Игорь.

Под любопытными взглядами ребят сверток с шелухой благополучно прибыл в руки председателя.

Сняв очки, Филя осторожно развернул сверток, снова надел очки и, когда очередной оратор покинул трибуну, громко прочел надпись:

— «Я нахален, и при этом я наглядно бестолков. С приветом! Маклаков».

Зал задрожал от хохота.

— Маклаков! — тыча пальцем в сверток, сказал Филя. — Это как же? Зачем послал в президиум шелуху?

— А я не посылал! — крикнул Недоросль.

— Как же? Орехи щелкал, а скорлупу не посылал? Куда же ты ее девал?

— Да это же… да что вы…

— Отвечай! — настаивал Филя.

— А чего ему говорить! — крикнула Тоня. — Из-за него сегодня в школу не пришел Ваня Лазарев!

— Почему? Где Ваня? — посыпались возгласы. И взволнованная Тоня подошла к трибуне.

Оказывается, Ваня Лазарев одержал победу в городском шахматном турнире. На другой день после его окончания, когда все в классе поздравляли Ваню, Маклаков подошел к нему, смерил взглядом с ног до головы и вдруг загоготал: «Смотри-ка, чемпион, штаны у тебя из чепухового материала, а складки — как линеечки… Понятно: столярным клеем намазал и потом под утюг! Молодец, победитель!»

— Подлость это! — выкрикнул Вовка.

— Оскорбляют! — завопил Маклаков. — За что? Я ничего не знаю!

— То есть как это — не знаешь? — всплеснув руками, вдруг выкрикнула Чаркина. Красная от негодования, Милочка встала и повернулась лицом к залу. — Да я же все видела собственными глазами! Честное слово, видела! Да, и я смеялась, и мне сейчас стыдно. Как ты, Андрей, смеешь отпираться?

— Ай да Чаркина! Молодец! Что это с ней случилось?

— Давно пора за него взяться! Всю школу позорит! Барин здоровый! Бока ему намять! — кричали ребята.

Тоня, пораженная выступлением Милы, повернулась ко мне и как бы спросила взглядом: «Что между ними произошло?»