Когда нам семнадцать

Потом надела туфли. Каблучки осторожно и отчетливо цокнули. Юлька шагнула, и снова цокнули под ней каблучки. А когда обернулась, в дверях, прислонясь спиной к косяку, пряча руки в карманчиках бежевого плаща, стояла Наташа.

Юлька хотела сказать: «Смотри, Наташа, у меня еще никогда не было такого платья. И я никогда, никогда не чувствовала себя так, как сейчас… Мне страшно…» Но что-то мешало ей произнести это вслух. Она молча глядела на подругу большими, расширенными глазами.

— Юлька, здравствуй.

— Ты давно здесь? — спросила Юлька.

— Я только что вошла…

Юлька помолчала и нерешительно спросила:

— Ну как?

— Все очень здорово, Юлька.

— Ты находишь?

— Да. — Наташа не отходила от двери и не меняла позы. — Не хватает сущего пустяка.

— Я знаю, — торопливо и неловко проговорила Юлька, заслонив рукой открытую грудь. — Очень большой вырез. Но я стяну тут ниточкой…

— Что ты… — Наташа покачала головой. — Я о другом. Торопись, Золушка. А то карета снова станет обыкновенной тыквой…

Юлька несколько мгновений вглядывалась в бледное лицо подруги, не понимая, о чем та говорит. Потом рассмеялась и подхватила шутку:

— А какой масти кони в упряжке?

— Лошади под цвет платью. И у них золоченые копыта.

Они вышли на улицу. Солнце плавилось в лужах. Над дощатыми тротуарами поднимался парок.

Наташа погрустнела. Юлька уловила перемену в настроении подруги.

— Ты боишься, что я плохо спою? — спросила она.

— Нет, этого я не боюсь, — сказала Наташа.

— Тогда что нее?.. Думаешь, он может подвести?

Наташа, закусив нижнюю губу, молча кивнула. Юлька вспыхнула:

— Пусть попробует! Пусть только попробует!

Все эти дни Егоров приходил на репетицию с опозданием и под хмельком. «Бутылочку пива только!» — оправдывался он. А однажды опоздал на целый час. Все разошлись. Юлька с Наташей встретили его уже в подъезде. Егоров был навеселе. Пальто распахнуто, галстук набок, черная фетровая, шляпа сбита на затылок.

Наташа не удержалась от резкого замечания. У них началась ссора, и Юлька вмешалась в нее.

— Ты еще пожалеешь об этом! — крикнула она, схватив Мишку за лацканы пиджака.

Егоров с силой отбросил ее руки.

— Что ты понимаешь, малявка! — Потом он попытался исправить положение. — Ну чего ты дуешься, Наташка?

— Отстань! Видеть тебя не хочу, — четко произнесла Наташа.

Егоров нахмурился и, не прощаясь, ушел.

— Подумаешь, — сказала тогда Юлька.

Наташа промолчала, но Юлька видела, как она украдкой вытирала слезы.

— Юлька, я сама не знаю, что происходит, — и с ним и со мной. Все это не так просто. Я не знаю, что делать…

Наташа говорила тихо, глядя себе под ноги. Она точно хотела рассказать Юльке все, о чем думала в эти дни и ночи, что тревожило ее постоянно, но не решалась.

— Знаешь, Юлька… — сказала Наташа. — Представь, тебе страшно хочется пить. Ну вот, кажется, минута еще — и умрешь. Ты находишь воду, наклоняешься к ней зачерпнуть… А она, капля за каплей, вся протекает сквозь пальцы. И невозможно задержать ее и нечем.

— Это тебе-то нечем задержать, Наташка, тебе?! — изумленная Юлька остановилась.

— Милый ты мой, дурачок… — улыбнулась Наташа.

— Нет, постой, — наступала Юлька. — Я все поняла. Ты вправду считаешь, что тебе нечем его удержать?

Наташа не ответила.

— Да если бы во мне хоть вот столько было твоего — весь мир лежал бы у моих ног!

Юлька таким широким и уверенным жестом показала, как лег бы к ее ногам этот мир, что Наташа через силу засмеялась:

— Юлька, ты сумасшедшая.

— Ничуть. Я никогда так ясно не соображала, как сейчас. — Юлька ни на минуту не могла допустить, чтоб у Наташи было грустно на душе. Она нагнулась, подняла с тротуара щепочку. Неподалеку, возле столба с фонарем, была небольшая песчаная площадка. Юлька потащила туда недоумевающую Наташу, не выпуская ее руки, присела и с маху нарисовала на песке такого же человечка, какого начертил на станине ее «семерки» Пашка Куракин.

— Вот, — убежденно сказала она. — Этот парень будет весь концерт торчать здесь, и он сделает так, чтобы все было хорошо. Я приказываю ему это!

4

В клубе Егорова не было. Юлька побывала в гримировочной, в репетиционной, заглянула даже в кабинет директора. До начала концерта оставались считанные минуты.

— Ну где твой Егоров, Наташка? — спрашивал то и дело Куракин, сердито вышагивая по сцене. Черный галстук-бабочка на его белой манишке съехал набок.

Наташа стояла, прислонясь спиной к стене.

— Не знаю, Паша, ничего не знаю.

Куракин пожал плечами и отошел.

Участники хора — девчата в белых платьях и ребята в черных костюмах — уныло бродили по сцене.

— Может, без дирижера споете? — с надеждой спросил Куракин.

— С ума сошел, пой сам!

— Да не орите вы! — простонал Пашка, хватаясь за голову. — Зачем я влип в это дело!

А в зале, за тяжелым плюшевым занавесом, слышался говор, скрип стульев, смех. Нетерпеливые зрители лезли за кулисы. Пашке пришлось поставить двух здоровенных парней у входа. Они уже загримировались, прицепили себе седые бороды. Так и стояли бородатые на страже, бесцеремонно выталкивая чересчур любопытных. Только живые с блеском глаза и сильные руки выдавали их возраст.