Когда нам семнадцать

Без единой книжки и тетради, не имея с собой даже карандаша, стояла она и ждала, когда кончится урок. Первый порыв, приведший ее сюда, схлынул, она начинала испытывать неловкость и беспокойство, и ее старенькое бобриковое пальтишко, казавшееся на улице даже чересчур легким, мешало ей. Мешали руки — сбитые, с затвердевшей на пальцах кожей, темные от металлической пыли, с обломанными ногтями. Всего лишь час назад этими руками она сделала самое трудное — заточила недоступный ей прежде резец. А еще раньше эти руки держал в своих твердых шершавых ладонях Андрей…

«Ну чего я сюда явилась?» — с горечью подумала Юлька.

Затарахтел звонок, начали открываться двери. Из класса вышел математик и, скользнув по Юльке рассеянным взглядом, прошел мимо.

Коридор стал заполняться людьми. В спецовках, пиджаках, в свитерах, в платьях, неторопливо и негромко стуча сапогами, каблуками туфель, они разбрелись по коридору. Со стороны лестницы потянуло табачным дымом.

Первым из девятого «А» вышел Пашка Куракин. Увидев Юльку, он хотел по привычке сказать ей что-нибудь озорное, морщинки уже собрались возле глаз — Пашка как бы прицеливался. Но Юлька виновато и нерешительно улыбнулась ему, и Пашка только спросил:

— Опоздала?

Юлька кивнула.

— Сейчас за мной в класс войдешь. Прикрою… Давай свое пальто: за моей партой полежит.

Контрольная была не из легких. Бондаренко бродил по классу, понуро спрашивая:

— Нет, хлопцы, честно: ответ — два «а» квадрат корень из трех?

Ему отвечали со смехом, и он, махнув рукой, подошел к Пашке Куракину.

— У меня же другой вариант, Федотыч, — ответил Пашка.

— Верно, — пробормотал Бондаренко. — Дай тогда закурить.

Пашка молниеносно достал металлический портсигар и щелкнул крышкой.

— Это тебе не буксы навешивать, Федотыч, — сказал он бригадиру.

На работе зычный голос Бондаренко мог перекрыть любой грохот в подъемке. А вот тут… Пашка, поглядев вслед уходившему Бондаренко, сказал Юльке:

— Перед алгеброй все равны… Трудно старику, но он упрямый.

Куракин провел Юльку в класс, спрятал пальто, и, когда прозвенел звонок, ее запоздалое появление не вызвало пересудов.

Куракин нарочито серьезно сказал:

— Столики-скамеечки — детский сад! Замолви, староста, словечко за Федотыча, ему парту надо особую, с вырезом. Мучается человек, а тебе хоть бы что.

Бондаренко обернулся, несколько мгновений смотрел на Пашку и вдруг рассмеялся зычно и свободно, как смеялся в депо.

Глава четвертая

1

Сквозь серое кружево деревьев проступали дома. Сколько бы ни белили их стены, сколько бы ни красили железные крыши и штакетник вокруг сквера, все равно поселок носил на себе неистребимый отпечаток близости депо и железной дороги. Раз и навсегда, словно в кожу потомственного машиниста, въелась в него паровозная гарь. Она еле заметна, еле уловима, но она всюду. Утренний воздух припахивает горьковатым паровозным духом, и низкие облака, медленно ползущие над депо, над сырыми крышами складов, над поселком, кажутся дымом, который паровозы клочьями оставляют на порыжевших сопках.

…Из переулков и калиток по одному, по два выходили деповские. Людскому потоку не хватало места на дороге, и он выплескивался за обочины, запруживал дощатые тротуары по обеим сторонам. Над поселком стоял шорох шагов, сквозь который изредка прорывались громкие восклицания, словно люди после ночи пробовали свои голоса.

Юлька знала, что это продлится считанные минуты: потом толпа начнет редеть, редеть, наконец иссякнет, и лишь изредка за окном прозвучит топоток девчонки, которая до рассвета просидела с парнем и теперь что есть духу летит к огромным, видным издалека коричневым воротам депо.

Вместе с толпой Юлька дошла до высокой железнодорожной насыпи. Здесь людской поток разбивался на плотные ручьи. Одним надо в промывочный, другим — к недостроенному корпусу котельной, третьим — и с ними пошла Юлька — шагать прямо через бесчисленные, веером расходящиеся подъездные пути. Тут народу было больше всего: токари, кузнецы, слесари-ремонтники. Покачиваясь, глыбой двигался Бондаренко. На фоне темных замасленных телогреек мелькала яркая шапочка Наташи. Заложив за спину руки, шагал Пашка Куракин. Его очень хорошо видно, какой бы густой ни была толпа рабочих. Не только высокий рост делал заметной его голову в сдвинутой назад кепочке, не только то, что где бы он ни оказался, во все стороны от него брызгал смех. В куракинской фигуре — долговязой, с несколько сутулой спиной и опущенными плечами, в его манере ходить, пританцовывая и помахивая длинными сильными руками, было что-то, что делало его всегда заметным.

Догоняя Наташу, Юлька прибавила шагу. Ее заметил Андрей. На нем телогрейка, воротник рубашки не застегнут. Но, небрежно одетый, он все равно оставлял впечатление подтянутости, как солдат, которому лишь застегнуть воротник — и хоть в строй, хоть в отпуск.

На пути — лужа в пятнах мазута. Юлька не успела глазами моргнуть, как сильные руки парней подхватили ее и перенесли на другую сторону.

— Да ну вас! — краснея, отмахнулась Юлька.

Теперь она оказалась впереди Андрея.

2