Когда наша не попадала

Все принюхались, и Михайло стал неторопливо засучивать рукава.

– Подожди, – остановил его атаман и обратился к сопровождающему: – Куда ты нас привёл?

– В столицу, – вздохнул воин, потёр шею, видимо, прощаясь с головой, и продолжил: – Сейчас на площадку для игр, потом встретитесь со жрецами, и…

– И?

– Я дождусь вас на вершине пирамиды, – хмуро проворчал проводник и снова вздохнул.

– Ты не вздыхай, а говори ясно и конкретно, – горой нависли над ним Геллер и Непейвода. Но командир разбежавшейся армии вдруг перестал понимать общий язык и отвечал только на своем наречии, которого никто не понимал, даже волхв. Пожав плечами, атаман оглядел свою компанию, показал кулак что-то бубнящему под нос Эйрику и сплюнул:

– Пошли братцы, разберёмся, во что тут играют.

Площадка была странной, даже очень. Окружённая со всех сторон высокими ступенчатыми стенами, вымощенная диким камнем, впрочем, старательно уложенным, с какими-то кольцами в противоположных концах и, самое интересное, только с двумя выходами. После того как ватажники вышли на площадку, один из проёмов сразу закрылся опустившейся сверху решеткой. Михайло оглянулся, смерил взглядом толщину прутьев и, криво улыбнувшись, снова решительно закатал рукава.

– Погодь, – опять остановил его атаман. – Не спеши, а то успеешь.

Как-то незаметно все ступени заполнились перьеносными мускулистыми людьми, и к ватажникам спустился наголо бритый, но тоже налитый здоровьем мужчина, лениво позевывающий:

– Я вам расскажу о правилах священной игры, чтоб вы могли не слишком оскорбить великих богов.

– Боги не дети, – огрызнулся волхв. – На незнание они не оскорбляются.

Жрец опять зевнул:

– Не спорь, чужеземец. Только мы, жрецы Сияющего, можем судить о нравах богов, остальные слишком глупы. Итак, слушайте и не говорите потом, что не слышали… Всё равно ваш лепет никто слушать не будет. Вот священный мяч, – лысый кивком показал на черный продолговатый предмет, на носилках вынесенный на середину площадки, – его можно брать только локтями…

– Почему?

– Прикосновение другими частями тела оскорбляет богов, – рявкнул жрец и косо посмотрел на задавшего вопрос. – Потом священный мяч нужно забросить в кольцо, под которым будут играть соперники, причём так, чтобы не коснуться самого кольца.

– Чтобы не оскорбить богов?

– Правильно. В общем, играйте.

– А дальше что?

– В смысле? – нахмурился жрец.

– Ну, забросим мы мяч, никого не оскорбляя, а что дальше? – невинно поинтересовался атаман.

Лысый хмыкнул, но всё-таки снизошёл до ответа:

– Дальше победителей ждут почести, ночь с прекрасными девушками и встреча утра на вершине великого храма.

– А дальше? – продолжал давить Спесь Федорович.

– Дальше, дальше, – стал сердиться распорядитель. – Дальше бессмертная слава. И смотрите, за правилами строго следят лучшие лучники нашего войска. Они не промахиваются. А, отлично, вот ваши соперники. Сейчас будете играть.

С этими словами, жрец быстренько удрал на ближайшую ступень и спрятался за спины воинов, доставших мечи и натянувших луки. Пока все с интересом рассматривали выстроившихся напротив блестящих от масла атлетов, Иван подобрался к Эйрику и тихо спросил:

– А что ты всю дорогу сочинял?

– Просил Одина даровать мне мёд, чтобы сочинить вису о великой битве, но, как обычно, отозвался Локи. Но ты знаешь, Иван, кажется, мои боги были правы.

Атаман прошелся к самому здоровому из соперников, перекинулся парой слов и вернулся рассерженный:

– Мне это очень не нравится. Эти дикари убивают, принося в жертву, и победителей, и побежденных. Единственная разница, что победители сами должны с гордостью идти под ножи. Итак, слушай мою команду! Всем стоять и бояться, я буду выражаться афоризмами!

Ахнули все, не исключая воинов и затесавшихся среди них жрецов, потому что атаман во весь голос крикнул:

– Когда правила не позволяют выиграть, мужчины меняют правила, – и сразу, без перерыва, закончил: – Лягай!

Туча стрел буквально затмила солнце, но вперёд вышел Эйрик и начал свою насквозь хулительную вису. Все попадали на камни, заткнув уши, причём соперники тоже последовали хорошему примеру. Иван остался на ногах, только быстро прочитал самый простой, детский, наговор:

Вижу, вижу белый свет,  
А ухов у меня нет.  
Пусть моряна громко воет.  
Ничего не беспокоит!  
Только плеск родной реки,  
Только матери шаги,  
Только шорох листьев леса,  
Сберегут меня, балбеса.  

Стрелы сгорели, видимо, от стыда, потому что покраснел даже Эйрик, а дальше Иван не смог смотреть. Пусть враги, пусть они желали смерти, но видеть, как люди превращаются в горки жирно поблескивающего пепла… нет, это выше человеческих сил. К счастью, Эйрик закрыл рот, и очень многие воины только остались без оружия и головных уборов. Смертельно не повезло только близстоящим, среди которых были и все бритые. Когда слух вернулся, первое, что услышал Иван, был скрип поднимающейся решетки. Атаман оглянулся первым, покраснел и решительно закричал: