Когда наша не попадала

Вниз по матушке по Ре…  
По Речке, –  подхватил дружный хор.
По широкому раздолью,  
По широкому раздолью… раздолью,  
Поднималась непогода.  
Поднималась непого… погода,  
Погодушка немалая,  
Погодушка немала… немалая,  
Немалая, волновая.  
Немалая, волнова… волновая,  
Ничего в волнах не видно.  
Ничего в волнах не ви… не видно,  
Одна лодочка чернеет,  
Одна лодочка черне… чернеет,  
Только паруса белеют.  
Только паруса беле… белеют,  
На гребцах шляпы чернеют.  
На гребцах шляпы черне… чернеют,  
Сам хозяин во наряде,  
Сам хозяин во наря… наряде,  
В чёрном бархатном кафтане,  
Уж как взговорит хозя… хозяин:  
«Нуте, грянемте, ребята,  
Нуте, грянемте, ребя… ребята,  
Вниз по матушке по Речке.  
Вниз по матушке по Ре… по Речке  
Приворачивай, ребята,  
Приворачивай, ребя… ребята,  
Ко крутому бережочку!»  

Спесь Федорович приосанился и гордо огляделся, услышав про хозяина.

– Что, в самом деле? – спросил сусанин.

– Что именно? – удивился атаман.

– К бережочку поворачивать? – терпеливо объяснил Гриць, посматривая за правый борт.

– Велика ты, сила искусства, – удивился Кудаглядов, рассматривая небольшой островок с неизменной пальмой. – Конечно, поворачивай, зачем спрашиваешь?

– Порядок должон быть. Сказано же – «ко крутому бережочку», а здесь яра-то совсем не видно.

– Зато камней в избытке, – дополнил Лисовин.

– А ништо, – лениво поправил его Гриць, поворачивая прави́ло. – Сейчас обойдём сторонкой, ибо чую я, что с другой стороны проход есть.

И точно, немного погодя берег разорвался, и перед ушкуйниками открылась просторная бухта в окружении песчаных берегов. В голубой воде отражалось небо, и прибрежные пальмы склонились над водой, с любопытством разглядывая облака.

– Место-то какое, – мечтательно протянул Лисовин. – Так и шепчет: остановись, отдохни…

– Вот здесь и заночуем! – распорядился атаман, повернувшись к сусанину.

– А местные-то, как? – поинтересовался Гриць, выглядывая путь. – Возражать не будут?

– Какие местные?

– А вон те, которые на берегу прыгают.

– На рыбалку, что ли, собрались? – спросил Михайло, из-под руки высматривая кого-то на берегу.

– Почему?

– Да палки в руках какие-то, удочки, наверное.

– Это копья, – холодно сказал Лисовин и потянулся за ножом.

– Ганнибалы, – хмуро константировал Геллер и стал разминать руки, сжимая и разжимая пудовые кулаки.

– Кто-о-о? – очень удивился атаман.

– Или каннибалы? – засомневался Володимир, но потом махнул рукой. – Какая разница! Вот только доберусь до берега, сразу все только бульоном питаться будут!

– Ну прямо как дети малые! – возмущенно всплеснул руками Спесь Федорович. – У нас ис-с-следовательская експедиция, повторяю, исследовательская! Незачем нам экспансии устраивать и чужие обычаи менять!

– Как же, прямо-таки все исследователи, – нехорошо нахмурился Геллер. – У меня тоже обычай есть – всех бить, кто меня и друзей моих обидеть норовит. Это священный завет, и поэтому я требую уважения к моему обычаю!

– Тихо вы, горячие нурги, – прикрикнул сусанин. – Ну-ко, Ваня посмотри, у тебя глаза молодые, кто это из-под пальмы выходит.

Иван всмотрелся и радостно воскликнул:

– Так это же царь! Значит, никого бить не надо.

– Какой ещё царь? – всё никак не мог успокоиться дядька Володимир, – Может быть, этого царя и надо в первую очередь…

– Вот как раз этого не надо, он нашу воду пил, – успокаивающе положил руку на плечо Геллера Михайло. – Помнишь, в акияне встретили, у него ещё девоньки на плоту были…

Дружный хохот поднял в воздух стаи птиц, и заставил танцоров на берегу уронить копья:

– Кто кого запомнил, а медведь – только девонек…