Весь день избегаю приглашающих взглядов Кеннеди. Она сидит напротив меня в кафетерии рядом с Крейгом. Меня беспокоит, как она с ним флиртует. Я постоянно напоминаю себе, что не имею на нее никаких прав. Сегодня утром она смотрела на меня так, как смотрела
— Черт побери, Грэм, что у тебя с лицом? — Аманда хватает меня за подбородок, заставляя посмотреть в ее сторону.
— Моя девушка вчера вечером треснула его, — вмешивается Крейг, пытаясь публично заявить права на Кеннеди. Мы с Кеннеди застываем на своих местах, глядя друг другу в глаза.
— Что? — вскрикивает Аманда, глядя на нас. Они не догадываются о неловкости между Кеннеди и мной.
— Она случайно ударила меня локтем, когда мы делали домашнее задание. Это неважно, — объясняю я, пытаясь сохранить оригинальную историю. Аманда пытается провести рукой по синяку, но я отстраняюсь от ее прикосновения и встаю из-за стола. Мне нужно уйти от всех и быстро.
Я официально превращаюсь в эмоциональную девушку. Мне нужно потрахаться или подраться. Это становится смешным.
Дойдя до шкафчика, слышу шаги за спиной. Ну, не совсем шаги, только знакомый стук костылей. Звук, с которым я слишком хорошо знаком, звук, который становится музыкой для моих ушей.
Я не оборачиваюсь, но она все равно говорит.
— Ты в порядке?
— Конечно. Почему бы и нет? — отвечаю я, оборачиваюсь и вижу лицо Кеннеди, полное беспокойства.
— Ты казался расстроенным, а потом в кафетерии ты... — она хватает меня за руку, — ты казался...
Я отдергиваю руку.
— Каким? Что мне больно? Стыдно? Что завидую, потому что все идеально вписалось во всю эту ситуацию, — огрызаюсь я указывая между нами. Трудно признать, что Кеннеди выбивает меня из колеи. — Мне очень жаль. Просто...
Она прерывает меня.
— Почему ты так себя ведешь? Я пытаюсь понять тебя, но ты невозможен. Ты говоришь, что хочешь, чтобы мы были друзьями, но случилось то, что случилось сегодня утром, — голос Кеннеди начинает повышаться. — Это ты сказал, что это ошибка. Не наоборот, Грэм. Я устала оправдывать ту твою сторону, которую ты так отчаянно пытаешься мне показать.
— Я тот, кто я есть Кеннеди. Все просто.
— Я не хочу в это верить. Как насчет того, что когда ты найдешь того парня, который появился в моем доме прошлой ночью уязвимым, того, кто обнимал меня, как будто от этого зависела его жизнь, а потом поцеловал меня этим утром, тогда и найдешь меня. — Кеннеди отворачивается от меня. Я тянусь к ней, чтобы вернуть ее обратно. Девушка резко оборачивается с огнем в глазах. — Мне не нравится этот человек, который то притягивает меня, то отталкивает. Я не могу быть ему другом! — На глаза Кеннеди наворачиваются слезы, и я знаю, что она изо всех сил старается держать себя в руках.
— Разве мы... друзья? Ты можешь честно посмотреть на меня и сказать, что мы всего лишь друзья, потому что я не думаю, что это все, что у нас есть. — Я делаю шаг к ней. Кеннеди выглядит шокированной. Не могу поверить, что сказал это вслух. Я едва признался себе, не говоря уже о ком-то еще.
Кеннеди играет с прядью волос, упавшей ей на глаза.
— Думаю, все зависит от тебя. Если ты сможешь найти в себе того парня, который мне так чертовски нравится, тогда найди меня, но до тех пор я не собираюсь сидеть сложа руки и терпеть все то дерьмо, которое ты бросаешь в меня на каждом шагу. Все просто. Ты или делаешь это – или нет.
Я стою словно прилепившись к плитке коридора. То, что я с ней делаю, несправедливо. Я пытался бороться с тем, что чувствовал, когда Кеннеди была рядом, а затем боролся с ужасным чувством, когда ее не было. Я оправдываю свое поведение тем, что она заслуживает кого-то лучшего, чем я. Я не могу быть ей хорошим другом, но она все еще стоит и смотрит на меня, как будто во мне есть что-то особенное, что-то стоящее.
Глава 23
Сегодня четверг и я радуюсь тому, что до выходных остается еще один день. Гораздо легче избегать Грэма, когда мне не приходится уворачиваться от него в коридорах. Когда нахожусь в уединении своей спальни, я могу заставить себя поверить, что он не смотрит на меня ежедневно, что то, что он сказал мне в коридоре, не полностью разрушило меня.
Всю неделю не могу удержаться оттого, чтобы не оглянуться на него в классе, в коридоре и кафетерии. Мы не разговариваем с того дня, как он выбежал из кафетерия. Синяк на его лице с каждым днем становится все меньше. Это заставляет меня задаваться вопросом, является ли это худшим, что когда-либо с ним было. Мне не следует беспокоиться о Грэме, но ничего не могу с собой поделать.
Грэм не удосужился объяснить, что произошло той ночью, когда он постучал в мою дверь. У меня свои теории. В них есть пробелы, но Грэм не заполнил их. Это не то, что я когда-либо смогу понять. Честно говоря, и не хочу. Любое известное мне наказание – детская игра по сравнению со страхом, который я видела на его лице, когда он беспомощный стоял на моем крыльце той ночью.