Всего несколько мгновений внутренне я сопротивляюсь, пока наконец не понимаю, что оттягивание времени не поможет. Виталий берет трубку со второго гудка, мне требуется сказать всего одно слово:
— Отключай.
И всё начинает нестись со скоростью света. У нас нет уверенности, что команда сработает сто процентов, но у нас нет другого варианта проверить, кроме как оказаться на территории. Я пользуюсь советом Елая беспрекословно, двигаясь назад в то время, как он сразу же направляется вперёд. У нас разница в пару миллисекунд, но когда я добираюсь до забора и нахожу самый удобный участок для опоры ноги, Елай уже оказывается сверху и тянет руку вниз, чтобы перехватить меня и подтянуть, помогая без затруднений забраться. Прыжок вниз даётся намного проще, я почти не ощущаю никакой отдачи в ноги, когда мягко приземляюсь на выровненный, аккуратный газон. И бинго — сирена не срабатывает. Елай ориентируется на месте быстрее, для меня вся картинка — смазанная темнота, изредка подсвеченная фонарями, поэтому смотрю только на его спину, чтобы не запутаться, куда следует бежать.
Когда мы обговаривали план, три минуты казались мне приличным окошком, но теперь я очень хорошо понимаю вечную приставку Елая «всего» — территория базы оказывается нереально огромной. От забора до первого здания весьма приличное расстояние, и мне вспоминается, что на той базе было тоже самое. Это и есть тот огромный минус, значительно уменьшающий возможность сбежать. Открытое пространство и ни одной посадки, ты можешь двигаться только вперёд, а за спиной за это время появиться с десяток тех, которые с радостью пустят тебе пулю в спину. Провал неизбежен, только если ты не одет с головы до пят в сплошной бронежилет. Не в спину, так выстрелят в ногу, которую тут же парализует, как только в крови окажется яд.
Елай первым добирается до нужного здания, он не проверяет, насколько я отстаю, хотя по сути это мгновения. Но когда он так быстро взбирается вверх, используя окно первого этажа как первоклассный паркуровец, понимаю, что для некоторых секунды очень значительная валюта, особенно если ты умеешь ими не мешкая распоряжаться. Я только добираюсь до здания, когда ко мне уже подъезжает лестница, резко опущенная Елаем, чтобы мне не пришлось проверять, как хорошо лазаю по стенам. Уверена, не очень. А благодаря этому мы оказываемся на крыше за считанные мгновения.
Первый рубеж пройдён. Мы стоим с ним на крыше четырехэтажного здания, относительно крайнего по отношению к забору. Главный пропускной пункт просматривается отсюда намного лучше, чем мы могли бы изучить, не способные подобраться так близко. Елай надевает наушник, один протягивает мне, уже заранее настроенные под электронные часы. Я не уверена, что мне понадобится этим воспользоваться, так — мера на всякий случай. Переговоры все ведёт Елай, он уже начинает перечислять, сколько охраны расположено по периметру. Говорит чётко и только по делу, ни разу не впуская в интонацию голоса даже капли веселья. На него взглянуть, так вообще не узнать того голубоглазого парня, что доставал нас всех каждый день. Он тратит на разговор не больше минуты, затем подходит ко мне, стоящую поодаль от края крыши, чтобы никто меня не заметил и рассматривающую территорию и здания. И здесь их действительно много, только три из них отведены под жильё. Сейчас поздний вечер, часть работников разъехались по домам, другая часть, возможно, уже готовится ко сну, однако здесь работа длится круглосуточно и какая-то часть служащих до сих пор на своих рабочих местах. В окнах зданий горит свет, но практически все они закрыты жалюзями, у меня сосёт под ложечкой только от одной мысли, что подразумевает их безотрывная работа, что скрыто за этими жалюзями.
— Пару минут, и всё начнётся, — говорит Елай, оказываясь рядом со мной.
Он смотрит перед собой хмурым, отсутствующим взглядом, мне сложно представить, с чем у него ассоциируется это место.
— Думаешь, он держит её по-прежнему в том корпусе? — решаюсь я на вопрос, который не могла озвучить все последние дни, как он рассказал мне правду.
Сейчас он не кажется неуместным, у нас не так много времени будет на её поиски, а Виталий ничего про неё не знал, чтобы сказать, где она может находиться. Если, конечно, до сих пор жива. Потому что даже по тени, пробегающей по лицу Елая, можно понять, что он сам сомневается. И речь даже не про тот срок, когда Виктор истязал Елая ожиданием. Когда Елая для него не стало, у того просто пропала серьёзная причина сохранять ей жизнь. Мне Виктор не обещал, что мы увидимся, однако, возможно, он просто это оставлял на более важный момент, когда у него бы не было ни одной причины заставить меня подчиняться. Это наша единственная надежда.