Когда настанет время возмездия (СИ)

— Ох, дитя моё, боюсь тебе придётся смириться с тем, что ты снова попалась. У нас незаконченное дело, которое я собираюсь выполнить, будешь ты в сознании или нет. Готов поклясться, что твой полукровка пойдёт на всё, ради того, чтобы я тебя сильно не мучал. Даже добровольно прийти в мою лабораторию.

От выражения лица Виктора мне становится по-настоящему жутко. Он знает, что прав. Знает, что победит и заполучит нас двоих, стоит хотя бы поймать одного. И этого понимания, наперекор всему испытываемому гневу, внутри меня всё холодеет. Виктор улавливает эту секундную слабость во мне и лыбится, точно Чеширский кот — зловеще и пособственечески гадко. Мне же приходится взять себя в руки, чтобы перестать давать этому свихнувшемуся повод прочувствовать вкус победы. Ещё ничего незаконченно. Елай жив, Алек где-то поблизости, а Виктор даже не догадывается, что я задумываю. Мне нужно тянуть время, чтобы продумать получше план действий. Всё должно быть быстро и чётко. А с его рефлексами, которым позавидуем даже мы, я должна всё сделать просто идеально.

— Отпусти Елая, — говорю я осевшим от долгого молчания голосом. Он звучит мрачно и безжизненно. — У тебя есть я. И я готова пойти с тобой добровольно, если ты позволишь ему уйти.

Виктор выглядит сначала удивлённо. Его растерянная улыбка держится на губах ровно две секунды, пока не перевоплощается в жуткую версию какого-то приятного для него понимания. Он наставляет на меня пистолет и склоняет голову в бок.

— Как думаешь, сколько пуль выдержит твоё тело, прежде чем ты начнёшь молить меня, чтобы я согласился взять тебя к себе? — парирует он, как бы задаваясь настоящем вопросом, а не просто издеваясь. — Ты думаешь, что у тебя действительно есть выбор? Ты будешь ползти ко мне также, как твоя глупая мать, решившая, что со мной можно играть в игры! — почти рявкает он, повышая от яростных эмоций голос. А затем как ни в чем ни бывало вздыхает и вновь говорит спокойно. — Не торгуйся со мной, девочка, тебе нечего дать взамен.

Снизу доносится учащённое дыхания. Бросив взгляд, вижу, как челюсть Елая сжимается, на лице застыла маска смеси гнева и ярого желания что-нибудь разорвать. Я понимаю его, у самой едва получается скрипеть зубами бесшумно и прикусывать язык, чтобы раньше времени не натворить глупости.

— Тебе не нужна я одна. И без сознания со мной будут сложности. Тебе нужен ребёнок, а завести его в теле, в котором только машины поддерживают жизнь, будет очень затруднительно. Тем более, в том, которое придётся накачивать ядом гибридов. На какое бессмертие ты рассчитываешь, если с утроба матери начнёшь пичкать его отравой?

Я едва осилила один раз произнести слово ребёнок, на второй раз меня не хватает. Только произнося это, ощущаю, как все внутри меня мутит, словно все тело пытается воспрепятствовать таким мерзким и отвратительным словам. Но Виктор хочет слышать только одно слово — «бессмертие», поэтому все остальное его мало интересует. В том числе, что я в буквальном смысле цежу слова сквозь сжатую челюсть. Мне отвратительно от самой себя, но один взгляд на Елая: он заслужил того, чтобы его борьба наконец-то закончилась. Он заслужил хоть один шанс на нормальную жизнь, и неважно, сколько она продлится. Но искренне надеюсь, что не жалких пять минут. По крайней мере, выглядит он так, что и их протянет с превеликим трудом.

— Ты даёшь слово за себя? Или и за своего полукровку? Что он скажет, когда узнает, как легко ты променяла вашу жизнь, на жизнь самого бесполезного существа на земле?

Я злюсь в тысячу раз сильнее. Алек. Нельзя думать про него сейчас. Нельзя представлять, что если что-то пойдёт не так, я подставлю его вместе с собой. Нельзя.

— Ну, по головке точно за такое не погладит, — говорю крайне серьёзно, даже не думая острить в такой момент. Хотя разбавить атмосферу для самой себя ничтожненько, но получается.

Виктор усмехается.

— Смело, — хмыкает он, суживая глаза на моём лице, а потом…

Я даже не успеваю засечь, когда он взмахивает рукой. Слышу только едва уловимый звук выстрела, но оглушает он, как если бы рядом взорвалась граната.

Ошеломление.

Яркие, светящиеся ликованием и наслаждением глаза Виктора.

Я понимаю, что у меня не осталось и секунды, чтобы отскочить или уклониться. Поздно — боль разрывает живот, как если бы все мои внутренности разлетелись как осколки стекла. Мой рот пытается захватить воздух, лёгкие слишком быстро и мощно раздуваются и сужаются, но всё словно бесполезно — мне нечем дышать. Отшатываюсь назад, в глазах резко мутнеет, пространство начинает кружиться, и мои руки бесцельно ощупывают воздух, пытаясь найти прочную опору, так как ноги больше не ощущаются. Спина сталкивается с чем-то твёрдым и холодным. Я по-прежнему таращусь на Виктора, не способная оторвать взгляда от ярких глаз, в которых горит дикое безумие. Он как ни в чем не бывало мне улыбается — дружелюбно и вежливо.

— Нет спасибо, подачки — это последнее, что я буду терпеть, — отвечает он мирным, доброжелательным голосом, будто я предложила купить ему товар по акции.