Когда наступает рассвет

Перед глазами Домны все еще стояли картины прожитого дня: развевающиеся красные флаги, колонны рабочих, шагающие под боевую песню, залпы, черные всадники, топчущие людей… Тяжело было на душе. Многие остались лежать на грязных улицах. А сколько упрячут в тюрьмы, сошлют на каторгу. Где же выход? Где правда?

«Что ожидает завтра? — грустно размышляла Домна. — О чем в эту минуту думают мать, сестра? Если бы они знали, что сегодня произошло в городе, где живет царь, тот самый, за которого они всю жизнь молятся…»

Да здравствует революция!

1

Ткачев вернулся домой под утро, озабоченный.

— Как Груня? — спросил он.

— Уже два раза просыпалась, про вас спрашивала. Напоила ее чаем, и она снова уснула.

Иван Петрович стал раздеваться.

— Поешьте чего-нибудь, погрейтесь чаем с холоду… Ну что в городе?

— Большие дела надвигаются, дочка! — садясь за стол, сказал Ткачев. Он старался говорить вполголоса, чтобы не разбудить жену. Но Груня услышала.

— Это ты, Ваня? Подойди ко мне, хочу посмотреть на тебя.

— Грушенька, прости, разбудил тебя? — подошел к жене Иван Петрович. — Как себя чувствуешь? Может, чаю выпьешь?

— Не откажусь, а больше ничего не надо… Я так беспокоилась за тебя.

— Напрасно, Грушенька, — подавая ей чашку, сказал муж. — Уж если на фронте не удушили газом, теперь не пропаду. Жаль вот, лекаря не разыскал.

— Обойдусь, Ваня. А меня не уволят? — с тревогой спросила она.

— Не беспокойся, — погладил по голове жену Ткачев, — В ближайшие дни никто не пойдет на работу.

— Почему?

— Всеобщая забастовка, ответ на расстрелы. Посмотрим, кто сильнее. Меня выбрали в забастовочный комитет. Отдохну, и снова надо бежать…

— Первым же тебя и прогонит хозяин с фабрики, — сказала Груня.

— Может статься, и прогонит. А все же надо кому-нибудь, Грушенька… Спи, все будет хорошо…

Серый, холодный день Домне и Груне показался бесконечно длинным. Прошла тревожная ночь. Утром Домна побежала на фабрику: ее послала Груня повидать Ивана Петровича.

Фабрика не работала. Дежуривший у ворот рабочий пикет не пропускал никого во двор. Не пустили и Домну, хотя она и рвалась повидать Ивана Петровича.

2

Домна не смогла купить хлеба. Они с Груней наскребли крупы для толстых щей[12], сварили кисель. Ждали Ивана Петровича обедать.

К обеду ой не пришел, но заявился ночью, голодный, с покрасневшими усталыми глазами. Он осунулся, хотя и держался бодро.

— Какие чудесные щи у вас, хозяюшки, — нахваливал он, — объедение…

— Ванюша, рассказывай, не мучай нас, что и как на фабрике, — поторопила Груня.

— Что ж рассказывать! Пришли в контору, к управляющему. Говорим: «Где хозяин?» Отвечает: «Хозяина нет». Требуем вызвать. «Трамваи, говорит, не ходят, а шофер сбежал». Мы запрягли конторских лошадок да к нему. Роскошный особнячок. У парадного— швейцар, вроде Саваофа. Шик, блеск кругом, в глазах рябит с непривычки… Не пожелал нас принять хозяин, приказал гнать вон. Тогда мы сами вошли. Швейцар пытайся остановить, да где ему удержать! Зашли в столовую. Как раз обедают. Понятно, не такие щи хлебают… Известно, буржуи…

— И что же вам сказал хозяин? — спросила Груня.

— Предложил прекратить забастовку, иначе, мол, будет уволен каждый третий, стачечный комитет в первую голову. Ну, а мы выложили свои требования: повысить заработную плату, штрафы прекратить, устроить вентиляцию в цехах. Высказали все прочее, о чем наболело. Сказали: пока не будут удовлетворены требования, ни одна душа не пройдет на фабрику. Показали ему воззвание Совета рабочих депутатов, пусть знает… Я прихватил и для вас листок, читайте. А у меня глаза слипаются. Эх, и всхрапну сегодня! Утром мне обязательно надо в Совет. Если разосплюсь — тумаком в бок, не жалейте.

— Поел ли чего-нибудь днем-то? — спросила Груня.

— Досыта нанюхался, стоя подле буржуйского стола… Все там было: жареные рябчики, закуски разные, соуса. И в графинчике что-то поблескивало…

— Ты мне зубы не заговаривай тем, что видел на чужом столе! — не отставала жена. — Я у тебя спрашиваю: ел ли чего-нибудь днем или опять голодный пробегал? Да ты слышишь меня?..

Но Иван Петрович уже спал.

— Умаялся, сердешный, — вздохнула Груня.

— Какой он у тебя хороший! — присаживаясь к Груне, сказала Домна и опять вспомнила Мартынова.

— Всегда такой. Боюсь, как бы он голову свою раньше сроку не сложил, как его отец… Убили… В пятом году… На баррикаде погиб. Домнушка, что за листок он принес?

Домна взяла со стола листовку и пододвинула коптилку. Груня оперлась здоровой рукой на ее плечо.

— «К населению Петрограда и всей России от Совета рабочих депутатов!» — прочитала Домна.

— «Старая власть довела страну до полного разорения, а народ до голодания. Терпеть дальше стало невозможно… Население Петрограда вышло на улицу, чтобы заявить о своем недовольстве. Его встретили залпами. Вместо хлеба царское правительство дало ему свинец».

— Правда, Грушенька, истинная правда! — не могла удержаться Домна.

— Читай… Дальше читай!

— «Старая власть должна быть окончательно низвергнута и уступить место народному правлению. В этом спасение России.