Когда наступает рассвет

Вчера в столице образовался Совет рабочих депутатов — из выборных представителей заводов и фабрик, восставших воинских частей, а также демократических и социалистических партий и групп.

Призываем все население столицы сплотиться вокруг Совета, образовать местные комитеты в районах и взять в свои руки управление местными делами.

Совет рабочих депутатов».

Домна провела рукой по пылающему лицу, сказала негромко:

— А я-то, дурочка, думала… Перебили людей, постреляли — и всему конец. Такая тоска взяла… Даже всплакнула тихонько.

— Всех не перестрелять! Рабочего люда много, очень много.

— И мужиков по деревням! — согласилась Домна.

— Вот видишь! Где им перестрелять такое множество?

Домна стала собираться в очередь за хлебом.

— Одевайся потеплее. Обуй мои старые валенки, — предложила Груня.

— Обойдусь. Приплясывать буду. Там весело бывает — и пляшут, и плачут, и смеются… — храбрилась Домна. Стоять в очереди всю ночь, мерзнуть и слушать, как переругиваются голодные люди, было невелико удовольствие. А идти надо. Груня и сегодня не сможет выйти из дому, у Ивана Петровича и без того дел много. Но Домна была рада хотя бы этим помочь Ткачевым.

3

Прошло еще несколько дней. Забастовка продолжалась.

Груня уже выздоровела. Она решила, пока свободна, устроить стирку, убраться в квартире. Но утром вдруг вихрем ворвалась с улицы раскрасневшаяся Ксюша и, размахивая кумачовой косынкой, звонко крикнула:

— А вы ничего еще не знаете? Царя сбросили с престола, старой власти конец! Революция! Домна, собирайся быстро, обойдем квартиры, чтобы все узнали.

Захлопали двери в длинных общих коридорах, послышались радостные возгласы, расспросы, восклицания. Люди ликовали.

Домна предложила Ксюше:

— Сходим в город, посмотрим, что там делается…

Они шагали по Петрограду, пробираясь к центру.

Но попасть туда было сегодня не так-то легко: улицы были так запружены народом, что казалось, яблоку некуда упасть. Трамваи не ходили. Всюду на балконах и у подъездов колыхались алые флаги. Весенним бурлящим потоком плыли по улицам праздничные знамена, провозглашая: «Да здравствует свобода! Да здравствует революция!»

Это же выкрикивали многие из участников всеобщей манифестации. Особенно усердствовали, как заметила Домна, гимназисты, студенты, курсистки.

По улицам с пением революционных песен, дружно, плечо к плечу, шагали колонны металлистов, железнодорожников, ткачей. Четким шагом прошли матросы боевых кораблей, перешедшие на сторону революции солдатские роты. На концах штыков весело развевались кумачовые ленточки и флажки. Гремели полковые оркестры. Все кипело кругом, плескалось морем ликующего шума.

Такой душевный подъем Домна испытывала впервые. Ей казалось, что наступил светлый день, которого она так ждала. Даже не верилось: можно было идти и не опасаться — ни полицейских, ни городовых, ни винтовочных залпов…

Домна и Ксюша примкнули к одной из рабочих колонн. Впереди показался Таврический дворец. Здесь размещалась Государственная дума. Здесь же и Совет рабочих и солдатских депутатов. Сюда стекались со всех сторон города все, кому была дорога революция. Перед дворцом не переставая шли митинги. Только одни закончат и пойдут с песнями, на площадь уже вливаются новые колонны. И тут же начинается новый митинг, снова выступают ораторы.

Особенно запомнился Домне один длинноволосый, в пенсне на широкой черной ленте.

— Да здравствует революция, несущая всем свободу, равенство и братство! — кричал он охрипшим голосом и поднимал обе руки, точно собираясь взлететь. — Ур-ра-а!

— Как бы не надорвался, бедняга! — сказал седоусый рабочий, стоявший рядом с Домной и, повернувшись спиной к ветру, чтобы зажечь самокрутку, добавил: — Видать, эсеровская школа. Буржуйский прихвостень! Лучше сказал бы, когда будут войну кончать…

Домна, кивнув, сказала вполголоса:

— Орет про равенство и братство, а с нашим братом, поди, не сядет рядом… Видали таких!.. — Она вспомнила Латкина, архитектора Космортова и других, любивших на сытый желудок порассуждать о свободе, о братстве, о гуманности. Наслушалась она этих разговоров, подавая на барский стол десерты и ведерочки, где шампанское во льду.

На митинге выступали и иные ораторы. Они требовали кончать войну. Землю отдать крестьянам. Накормить голодающих хлебом. Их напряженно слушали рабочие, солдаты, матросы.

— Этот правильно говорит, по-нашенскому! — одобряли в толпе и аплодировали натруженными, заскорузлыми руками.

Много непривычного увидела в этот день Домна. Вечером она сидела на скамейке с Ксюшей у рабочей казармы. Подруга говорила:

— Кончится война — мой вернется. В последний вечер он подарил вот этот перстень! Велел ждать…

— И будешь дожидаться? — спросила Домна.

— Буду… А у тебя нет кольца?

— Нет… Не было времени думать об этом.

— И не целовала еще никого?

— Говорят, у каждого свое счастье. А где мое гуляет, не знаю…