Когда наступает время

Заступало утро. С моря тянуло свежей прохладой. Неясное беспокойство, ерзавшее в груди, так и не давало Хранителю покоя . Поверхностный полусон, беспокойный и почти явный, заставлял подрагивать веки. Испарина рассыпала по лбу и груди мельчайший жемчуг пота. Сбивчивое дыхание подергивало прозрачное тело, простыни комкались под судорогами пальцев…

Восемь мощных мулов тянут колесницу с золотыми ободами на колесах. Колокольчики позвякивают, перекликаясь со звоном тяжелых золотых ожерелий на шеях животных. Сияющий паланкин почти не колышется при движении, переливаясь изнутри многоцветием рубинов, изумрудов и карбункулов. Пружины заботливо поддерживают платформу с квадратным золотым троном, украшенным рельефными фигурами и массивными кольцами. Гирлянды живых цветов увивают тяжелый золотой саркофаг, переливающийся отблеском драгоценных камней под куполом паланкина. Четыре картины внутри сооружения изображают свершения усопшего. Знаменитая колесница Дария тонкой искусной работы окружена гвардией в полном вооружении, отрядом персов и воинами греческой тяжеловооруженной пехоты. На колеснице Александр в шлеме с белоснежным султаном и со скипетром в руках. На втором полотне вереница слонов в боевом облачении с индийскими погонщиками на шеях и воинами Александра на крупах. На третьей картине изображен отряд кавалерии, застывший в боевом маневре. На последней - флот в военном построении, готовый к атаке.

На ступенях главного храма Мемфиса процессию встречают служители. Верховный жрец, статный мужчина лет пятидесяти нагибается в приветственном поклоне. Солнце бликами перекатывается по смуглой, натертой маслами спине. Птолемей, чуть моложе его, проворно спрыгивает с коня и тоже приветствует жреца. Мрачное выражение не покидает лица служителя, и толмач испуганно семенит взглядом по лицам говорящих. Багой видит, как Птолемей отступает на шаг назад, правой рукой хватаясь за меч.

- Отступи, жрец! – Лагид делает несколько решительных шагов, но жрец, невозмутимый, словно каменное изваяние, не двигается. Даже выражение его лица не меняется.

- Храм – не место для битв, - невозмутимо и монотонно произносит старик. – Спрячь меч и войди с поклоном.

Птолемей едва в состоянии обуздать гнев, но походка его все же выдает раздражение.

- Не произноси пустых слов и выслушай меня, - произносит жрец, вскинув голову. – Задолго до того, как ты явился, мне был дан ответ. Путь Александра не окончен. Войны  и бедствия будут следовать за ним до тех пор, пока он не обретет пристанище там, где указано богами. Великие цари приходят от богов, к ним же и уходят. Отвези его тело в город, построенный у Ракотиса (7), ибо пристанище названо свыше. Не послушаешь меня, и место его захоронения будет несчастливым, отмеченным войнами и кровавыми сражениями.

Птолемей не мог пошевелиться, словно жрец взглядом впрыснул в него парализующий яд.

- Тело фараона будет покоиться в храме Осириса, доколе не воздвигнут в Александрии усыпальницу, достойную его и его славы.

Птолемей сник, силы почти покинули тело, и теперь жесткий голос верховного жреца управлял им…

Багой вздрогнул и открыл глаза. Становилось душно, и перс понял, что проспал слишком долго. Он пал ниц перед изваянием своего бога и раболепно взглянул ему в глаза. Александр словно улыбался сердоликовым взглядом, и солнечные лучи весело пружинили в глубине камней. Богатая палитра красок, нанесенных на каменную одежду, оружие и доспехи, делала их почти настоящими. Лиловая, пурпур, синяя, желтая краски светились богатством оттенков, подчеркивая беззаботную живую улыбку царя. Хранитель коснулся его стоп. Глина отозвалась почти человеческим теплом. Минуло уже сорок лет, разделяя жизнь Александра и воспоминания о нем. Как долго, но Багой был счастлив, что прожил их, ибо сейчас именно он призван исполнить последнюю волю своего царя. Сердце Хранителя засуетилось, заерзало, забилось в узкой клетке, наполняя ее болью и радостью. «Ахурамазда, - прошептали разгоряченные губы, - величайший из царствующих богов, благодарю тебя. Благодарю, что ты услышал мои мольбы, и теперь укроешь его от мира, и ничто: ни войны, ни пожары, ни чужие руки не коснуться больше тела моего повелителя. Не знаю, чем я заслужил, что ты сделал меня счастливейшим из смертных, уходящих в страну мертвых, и я уйду налегке, сковав поцелуем землю, упокоящую навеки величайшего из смертных».

• * *