Когда наступит тьма

Карлес потянул девчонку за ноги и уложил ее на землю посреди двора. Потом начал кое-как делать ей искусственное дыхание, зачем-то раскачиваясь из стороны в сторону, а Ширгу, закрыв лицо руками, говорил, сукины дети, теперь нам всем капец. А я пошел.

Карлес вскочил стремглав, схватил его за горло и сказал, никуда ты не пойдешь, а то убью. А теперь давай попробуем это уладить.

– Она ж посинела уже, ты что, не видишь?

Несколько минут они дули ей в рот, колотили ее, матерились и сходили с ума. И дошло до того, что Карлес, лежа у девчонки на груди, не в силах сделать ничего, несколько долгих-предолгих секунд провел в размышлениях, отчего вся жизнь его пошла наперекосяк как раз тогда, когда у него был лучший в мире план того, как привести в порядок тот бардак, в который превратилось его существование. Вдруг он внезапно поднялся и сказал, продолжим, как будто ничего не произошло.

– Ты спятил.

– Тебе деньги нужны или нет?

– Ясное дело.

– Тогда делай, как я велю.

И объяснил, что нужно действовать по плану: немедленно звонить ее родным с целью не допустить, чтобы те обратились в полицию.

– Отправляйся в телефонную будку, позвонишь и скажешь то, что должен сказать.

– Но она же труп! – вконец потерял голову Ширгу.

Карлес схватил его за плечи и начал трясти, крича ему на ухо:

– Но они-то об этом не знают!!! И успокойся! – Тут он понизил голос. – Обратной дороги уже нет, понимаешь.

Воцарилась тишина. Посреди двора в отчаянии стояли двое мужчин возле мертвой девочки. Карлес, сам не зная как, нашел в себе силы и тихо, но твердо сказал:

– И деньги пусть принесет мать. До последней песеты, а то убьем малолетку.

– Постой, постой, постой.

– Стою.

– Смотри: а если бросить девчонку здесь, сбежать, и концы в воду?

– Когда ее обнаружат, придут к твоему шурину и спросят, что у него за тру…

– Да, ясно, да. Ладно. Но я боюсь звонить.

– Нужно действовать по плану.

– Раз малолетка померла, все планы отменились.

– Не ори.

– Не ору.

– Заткнись, дай подумать.

Столько долбаных часов угрохано на подготовку похищения, столько задумано для того, чтобы ни одна нить не ускользнула, и гляди-ка, остались одни ошметки. Ну почему, господи боже, ну почему все шишки на меня?

– Хорошо, я сам позвоню родителям, – решил, смирившись, Карлес. – Дай мне бумажку. Но ты должен убрать отсюда… вот это. – Он не решился указать на тело девочки. – Куда… – Неприятное молчание, такое, которое значит: никогда в жизни не пожелал бы, чтобы до этого дошло. – На помойку?

Оба затихли. Вдалеке сирена пожарных вдохновенно рыскала по городу в поисках огней. Ширгу глубоко вздохнул:

– Нет. Я знаю куда. Ты должен мне помочь; когда стемнеет.

Работа закипела, и они утешились. Карлес направился в телефонную будку на площади, позвонил родителям и сказал, что их дочь похитили и она прекрасно себя чувствует. Что-что? Нет и еще раз нет: она прекрасно себя чувствует. Ядрена вошь… А потому что я вам сказал, женщина! Потом он предупредил их, что за ними ведется слежка и если появится хотя бы тень подозрения, что они обратились в полицию, тогда мы ее и взаправду убьем, вы меня поняли, женщина? И зачитал инструкции. И зарубите себе на носу, что убивать мы ее не хотим: мы хотим только получить указанное количество песет купюрами разного достоинства. Согласны? Итак, прошу вашего внимания: время и место. И положил трубку. И на обратном пути в гараж его охватило самое ужасное на свете чувство неуверенности, потому что с ним постоянно случалось что-нибудь плохое и осложняло ему жизнь, полную неоплаченных долгов и не до конца разрешенных неурядиц, и… Какое счастье, что Роза витает в облаках. Я бы сгорел со стыда, если бы она узнала…

– Ну что она, проснулась? – спросил он по возвращении.

– Она же умерла, кореш, умерла, ты понимаешь? Ты знаешь такое слово – умерла?

– Не зови меня так, я тебе не кореш.

– Как скажешь; но мертвую этим не воскресишь.