Когда наступит тьма

Несколько часов спустя Карлес думал, не знаю, почему со мной постоянно что-нибудь да происходит. В подкладке моей одежды тысячи песет: ими полны штаны и пояс, я весь в поту. Мне битых полчаса пришлось объяснять Розе, что ужинать я не приду, а может, не приду и ночевать, что эта работа меня загонит в гроб; а она так разозлилась, что я чуть ей не сказал, а ты вообще знаешь, с кем говоришь? Она бы мне ответила так нахально: с кем, с кем я говорю? С жалким слюнтяем без гроша за душой? А я бы ей, нет, моя дорогая, ты говоришь с детоубийцей. Потом мне пришлось долго ждать на заправке, раз уж теперь я в состоянии заплатить за бензин. Я уже несколько месяцев не садился за руль, потому что даже на пол-литра бензина у меня бы денег не хватило. Хорошо еще, машина завелась. Мать твою, ну что они, не видят, что я спешу, что мне нужно успеть на самолет в Швейцарию? Все эти переживания меня убьют; они меня когда-нибудь в гроб вгонят. Ведь можно было жить спокойно, раз деньги появились; заткнуть дыры, попытаться никогда больше не попадать ни в какие переделки; закусывать оливками в баре у Исабель; не наедаться на ночь и пораньше ложиться спать. Но вечно все шишки на меня: Ширгу, которому сам бог велел быть отличным солдатом, возьми да и прикончи малолетку; несчастный случай, конечно, непреднамеренное убийство какое-нибудь; однако этот болван ее все же укокошил. А дальше полная импровизация. И время поджимает; это же надо, денег у меня навалом, а сейчас простою в очереди на заправку на улице Араго и опоздаю на самолет.

Он залил полный бак, кажется, впервые в жизни. И направился в аэропорт Прат. По дороге заблудился, потому что в этих указателях сам черт ногу сломит. А как только развернулся на сто восемьдесят градусов, через десять секунд рядом возник полицейский на мотоцикле, и я подумал, ну все, лучше тебе сигануть с моста в реку Льобрегат со всеми деньгами и покоиться там с гребаным миром. Но легавый укатил, а через пять секунд прикатил еще один. А я в холодном поту. Быть бы уже в Швейцарии, в банке, и деньги чтобы надежно лежали в сейфе.

– А почему нам нельзя сейчас их забрать?

– Ты их видел; пересчитал; ты знаешь, что деньги у нас и что мы их разделим пополам.

– Но если ты улетишь с деньгами…

– Мать твою, ну надо же подождать пару месяцев, вдруг там купюры меченые или что-нибудь еще.

– Что-нибудь еще?

– Я это в кино видел: обеспечение безопасности.

– Оставь мне половину, и я клянусь, что пальцем их не трону, пока ты мне не подашь знак.

– Ширгу.

– Чего.

– Мы же договорились, что сделаем так?

– Ну да… но когда видишь столько денег, и…

– Ты мне доверяешь?

– Не доверяю.

– Иди в жопу.

В жопу Ширгу не пошел, однако ему пришлось смириться с тем, что придется подождать три месяца до тех пор, пока ему не заплатят сполна то, что ему причитается, хоть с малолеткой все так нехорошо и вышло. Ведь, как ни крути, а он ее убил; то есть она умерла у него на руках; то есть несчастный случай произошел в его присутствии. Лучше скажем: эта паскуда вцепилась ему зубами в руку, это да. Как ни крути, теперь вопить уже не станет.

Поскольку все вышло так, как вышло, они решили, что увидятся по прошествии ровно трех месяцев. А если не явишься с деньгами, убью, сказал Ширгу. И будешь иметь на это полное право, ответил Карлес. В аэропорту он не обратил должного внимания на изумительную мозаику Миро, которую впервые видел своими глазами, потому что аэропорт играл в его жизни роль весьма незначительную. К тому же забот у него хватало до боли в животе, и не было времени на то, чтобы разглядывать разноцветную стену терминала, которую он раньше представлял себе черно-белой. Пока он успел хорошо припарковать машину и соблюсти все прочие формальности, самолет, думал он, наверное, уже летел над Пиренеями. Он поглядел на билет и увидел, что ему давно уже пора было пройти на посадку. А потом профукал еще двадцать минут, потому что не знал, что нужно было оформлять посадочный талон. Он был весь в поту, ведь подкладка его костюма была полна купюр, которые он вез с собой, и пот катился с него градом, поскольку все эти вещи были для него в новинку, и он задавался вопросом, как так случилось, что он до сих пор не умер от инфаркта.

– Простите, сеньор, но ваш рейс полон.

– Но я же…

Он решил не спорить с этой стюардессой из «Свисс Эйр», потому что ему казалось, что любой спор, привлекающий внимание к человеку, начиненному купюрами крупного достоинства, крайне опасен. С посадочным талоном в руке он чувствовал себя смешным. Карлес положил его на стойку, словно талон жег ему руки, развернулся и ушел, пока этой женщине не пришло на ум пристально вглядеться в его физиономию сообщника детоубийцы. Для протокола: я ее не убивал; я только вел машину.

Допивая пиво, оплаченное купюрой в сто песет, которую он выудил из рукава в самом прямом смысле этого слова, он заметил, что в аэропорту происходило что-то из ряда вон выходящее. А он еще даже и не придумал никакого альтернативного плана.

Через пять дней Роза сказала, что-что? Я вас не совсем поняла.

– Ваш муж был в списке пассажиров.