Когда наступит тьма

Скрывая трепет, я понемногу приоткрыл дверь в Райские кущи, как будто совершая литургическое действо. И пробрался внутрь! За стойкой бара темнокожий парень раскладывал бутерброды. Повсюду разносился аромат кофе. Три столика были заняты. Я сел за свой столик; он был свободен. Тот самый столик, за которым двадцать два года назад я начал свою блестящую карьеру. Только устроившись поудобнее, я поглядел направо, словно все это было частью обряда инициации. Я устремил взгляд туда, где сидела первая малолетка, виновница начала всех моих бед. Но вместо ребенка, пьющего какао, там сидел какой-то дяденька и жрал гамбургер. Он поднял голову и изумленно посмотрел на меня. Надо сказать, что я изрядно струсил. Мужчина с открытым ртом, не переставая жевать, смотрел на меня и говорил, гляди-ка, сука, не тот ли это пакостный убийца, которого выпустили на свободу, мерзкий развратник, который тогда. И вот он прожевал то, что оставалось у него во рту, и улыбнулся, и я подумал, кто тебя, дурака, просил возвращаться в Райские кущи, и охота же, черт тебя дери, портить себе жизнь. И еще неизвестно, что задумал этот тип. А тип еще пару раз откусил от гамбургера и помахал мне, приглашая пересесть за его столик. И когда я, как завороженный, уже собирался ему повиноваться, меня опередил кто-то другой, другой дальнобойщик, до этого стоявший за моей спиной и направлявшийся теперь к столу своего приятеля с гамбургером, чтобы принять его приглашение. Я весь покрылся холодным потом. И думал, это же надо, какая история, жаль, что мне некому об этом рассказать. И пока я раздумывал, была ли необходимость так неразумно подвергать себя опасности, несмотря на заряд адреналина, на меня снова внезапно накатила тревога, доходящая почти до инфаркта, потому что оба мужчины обернулись и хмуро на меня посмотрели. Я снова покрылся холодным потом, думая, как мне пришло в голову открыть запретную дверь в Райские кущи? И тут официант, стоявший до того за стойкой бара, подошел ко мне и спросил, готов ли я сделать заказ. Что тут сказать: больше всего мне хотелось поскорее смыться, но в тоске, подхлестываемой риском, я заказал котлету и яичницу с жареной картошкой. Тем самым все больше подставляя себя под угрозу. Да, и бутылку пива. А когда он ушел, те двое напрочь обо мне забыли: из доносившихся до меня обрывков разговора я понял, что предметом их внимания был новый грузовик, который только что пригнали, стоявший на улице за моей спиной.

Я набросился на еду скорее с яростью, чем с аппетитом: один из первых обедов на свободе, но под дамокловым мечом. И тут застыл с раскрытым ртом, скорее всего полным непрожеванной яичницы и кусочков жареной картошки. В местной газете, лежавшей на соседнем столике, я увидел фотографию, показавшуюся мне знакомой. Я взял ее и замер. Вы верите в совпадения? А я не верю. Но это было уже слишком. Я вдруг осиротел, оставшись внезапно без цели в жизни: треклятый Велес глядел на меня с газетного листа, как будто его за всю жизнь сфотографировали один-единственный раз, потому что как раз этот снимок я и запомнил. А рядом – известие о смерти. Твои коллеги по редакции никогда тебя не забудут. Это же надо: вместо ликования я почувствовал себя обделенным местью. Внезапно, вдруг. Тупое ДТП покончило с ним, лишив меня возможности свершить правосудие… Мне не суждено сказать ему, я никогда тебе не прощу, что ты напечатал мою фотографию и гнусные слова, которые я знаю наизусть: «Вглядитесь в это лицо: мерзкий убийца, называвший себя Чудовищем из Райских кущ, на свободе. Берегите своих детей. А если встретите его… облейте раскаленным дегтем». Выходит, что он умер, а я тут ни при чем. Внезапно я почувствовал себя опустошенным. Я-то уж точно тебя никогда не забуду. Мне даже хочется сходить к тебе на похороны, особенно из-за того, что ты внушил читателям, что это я придумал пошлое прозвище Чудовище из Райских кущ. Придет же такое в голову! Схожу-ка я и вправду к тебе на похороны. Ты такая сволочь, что из-за тебя я превратился в человека, лишенного какой-либо серьезной цели в жизни. Хотя я мог бы найти кого-нибудь другого, вроде того судьи, который сказал, что пожизненное заключение для меня слишком милосердно. Или этих пятерых козлов-адвокатов. Или Хулиана из Мансанареса, который звал меня детоубийцей. Или Бастиду, который первым меня изнасиловал, когда не прошло еще и двух недель с тех пор, как приговор вступил в силу… Я так расстроился, оставшись без цели в жизни, что почти не заметил, как ткнул себе в рот вилкой, утыканной жареной картошкой. Делая вид, что все в порядке, я уставился в окно. «Чудовище из Райских кущ»! До чего же ты бездарен, журналист поганый. Зла у меня не хватает на такие вещи.