Когда наступит воскресенье (СИ)

Но в доме стояла тишина, и Скорпиус, пожав плечами, двинулся наугад по коридору. Он еще не научился ориентироваться в этой путанице переходов, лестниц и комнат, в которых оказывался совершенно неожиданно для себя; впрочем, он уже уверился, что никогда в них не разберется, так как дом словно бы жил собственной жизнью, открывая Скорпиусу лишь то, что сам считал нужным показать. Иногда Скорпиус шел и шел, сворачивая то в один коридор, то в другой, и двери, большая часть которых была заперта, казались ему или совершенно одинаковыми, или совсем незнакомыми. А иногда, едва Скорпиус выходил из маленькой комнаты для прислуги, отведенной под его спальню, как сразу же попадал туда, куда ему было нужно. Вот и на этот раз он и сам не смог бы сказать, каким путем вышел к малой гостиной с шелковистыми голубыми обоями на стенах, серебристо-синими шторами с крупными кистями, которые Скорпиусу всегда хотелось потрогать, и небольшими портретами на стенах в овальных, покрытых лаком рамах. У окна, занимающего почти всю западную стену, стоял Драко; он задумчиво смотрел на парк и, похоже, не заметил, как Скорпиус вошел.

— Пап, — позвал Скорпиус. Он прошелся по комнате, провел пальцем по лакированной столешнице, наблюдая за тем, как палец оставляет на блестящей поверхности матовую полоску, заглянул под стол. Не обнаружив там ничего примечательного, он подошел к стене и, задрав голову, стал рассматривать потемневшие от времени портреты.

— Па-а-ап, — снова позвал он. — Ты не знаешь, где моя палочка?

— А? — Драко оглянулся на Скорпиуса, но потом вновь вернулся к созерцанию чего-то за окном. — Не знаю, малыш. Может быть, в твоих вещах? Ты уже распаковал свой чемодан?

— Я не знаю, где он, — ответил Скорпиус.

Драко помолчал, размышляя о чем-то.

— Наверное, его унесли домовые эльфы…

Скорпиус подошел к пианино, повертел прикрепленные к нему подсвечники с оплывшими свечами, попытался открыть крышку — пианино оказалось запертым на ключ.

— Пап, — сделал он еще одну попытку. — А когда мама приедет?

Драко молчал, и Скорпиус снова позвал его, уже громче:

— Па-а-апа!

Драко обернулся, взглянув на Скорпиуса так, точно тот разбудил его или отвлек от мыслей о чем-то важном.

— Малыш, не трогай пианино, — сказал он рассеянно. — Почему бы тебе не пойти поиграть в парке?

— На улице дождь, — сказал Скорпиус, но Драко уже не слушал его — он смотрел куда-то сквозь забрызганное стекло, по которому скатывались струйки дождя, и всё, что было снаружи — деревья, клумбы, кусты и скульптуры — превращалось в унылые размытые пятна серо-зеленой акварели.

Скорпиус надулся, демонстративно развернулся на пятках и, топая, пошел к двери. На пороге он остановился и посмотрел через плечо, надеясь, что отец позовет его или хотя бы скажет: «Малыш, пожалуйста, не надо топать». Но, судя по всему, Драко даже не услышал его, по-прежнему рассматривая что-то в парке. Скорпиус вздохнул и прикрыл за собой дверь. Ему нужно было придумать, чем занять себя до обеда; снаружи шел дождь, а угрюмая тишина дома совсем не располагала к играм, поэтому Скорпиус просто побрел прочь, на ходу пытаясь открыть банку из-под печенья.

Так он незаметно для самого себя очутился прямо перед распахнутой дверью кабинета. Скорпиус тут же отпрянул, нырнув в спасительный сумрак коридора, но успел увидеть большой дубовый стол, настольную лампу с зеленым абажуром, папки с документами и дедушку Люциуса, читающего какую-то скучную на вид газету. Скорпиус не был уверен, что дедушка не заметил его, поэтому еще долго стоял в коридоре, настороженно прислушиваясь к шороху газетных страниц и не смея пошевелиться. Наконец он собрался с духом и на цыпочках двинулся прочь, а потом, уже отойдя на порядочное расстояние, с колотящимся сердцем бросился бежать, испытывая возбуждение и восторг необъяснимого страха.

«Мы оторвались?» — спросил один из его спутников, самый трусливый. «Да, — шепнул Скорпиус, разглядывая комнату, в которой очутился. — Не будь таким… таким…» — он задумался, вспоминая необычное слово, которое недавно прочел в одной из своих книжек, но в этот момент нечто иное привлекло его внимание, и Скорпиус, так и не назвав своего трусливого спутника «малодушным», подошел к украшенному резьбой серванту. Сервант звенел стеклами при каждом шаге Скорпиуса — тот даже прошелся по комнате еще раз, с силой ударяя ступнями по старому паркету и слушая, как сервант всякий раз отзывается жалобным звоном. «Хватит дурачиться», — укорил себя Скорпиус голосом своего рассудительного спутника. Он вернулся к серванту, оглядел хрусталь, расставленный за стеклом; потом, задрав голову, посмотрел наверх, где стояли фарфоровые статуэтки: ягненок с голубым колокольчиком на шее, танцующие пастух с пастушкой, музыкант в парике за клавесином, нарядный розовощекий ребенок, облизывающий ложку, крохотный белый, овальный зайчик с ушами, тронутыми золотом…