Когда-нибудь я ее убью

— Заткнись, Чалов, — прогнусавил Игорь, — ты думаешь, мне тут легко было? Думаешь, тебе одному досталось? Я того мужика только полгода как во сне видеть перестал, да что там во сне, он мне наяву являлся. Ржешь? — он перехватил усмешку Егора и вмиг озверел, лысина и шея пошли красными пятнами, глаза сощурились, а голос стал еще глуше и злее.

— Я два года на нейролептиках сидел, думал, сторчусь на фиг, галлюцинации начались, бессонница, паранойя — полный набор. По улице идти спокойно не мог, везде мне этот Яковлев с дырой в башке мерещился, и днем и ночью. Пить пробовал — не помогло, препараты ненадолго тревожность и страх убрали, но потом только хуже стало. Помню, как я в гараж пошел, а Яковлев этот там меня ждет, сидит в машине и бутылка у него из башки торчит, а он сидит, сука, и улыбается, рожу бородатую скривил, глаза выпучил… А сам дохлый, весь в трупных пятнах, в башке черви… Я вешаться пытался, но крюк из стены вылетел, — Игорь говорил так спокойно, точно книжку читал, и Егору вдруг стало не по себе. Оба они, что ворюга многодетный, что Игорь, друг друга стоили, только Яковлев сгнил давно в могиле, а вот Игорю пока отсрочка вышла.

— После этого я у нас в стационаре полежал, прокололся, курс прошел, вроде полегчало. Случай замяли, сделали вид, что ничего не было, да и я на поправку пошел. А потом, где-то через полгода уже, домой с работы ехал, в Пашкин день рождения как раз и… Не знаю, откуда этот урод пьяный взялся, сам на велосипеде мне под колеса въехал. Правда, менты его на обочине нашли, но он от удара отлетел, я помню!

У него снова пошла из носа кровь, но Игорь не обращал на нее внимания, тер рукавом толстовки верхнюю губу и, опершись локтями на коленки, смотрел на Егора, на пистолет, что лежал на покрывале. Смотрел, кривился, как от водки, и говорил, глядя в стену за плечом Егора:

— Я плохо соображал тогда после лечения, но ехал тихо, я помню. А тут — менты, «Скорая», труп в мешке, подписка о невыезде. Я не убивал его, не убивал, это случайно получилось, я просто ехал домой…

Он просто ехал домой, обдолбанный, как последний нарколыга, и случайно убил человека. Перепугался так, что запил бы, если бы не препараты, на которых прочно и давно сидел, перепугался так, что начисто перестал соображать, взял отпуск и прятался от всех, в том числе от собственного адвоката, а тот принес благую весть. Родственники погибшего, люди небогатые и вообще недалекие, шли на мировую, но с условием в несколько сотен тысяч рублей, и взять их Игорьку было негде. Больной сын, безработная красавица жена, сам только-только из депрессии выкарабкался, ну какие деньги, о чем вы… И светила Игорьку тюрьма, настигала, подлая, с опозданием в полтора года, но тут за дело взялась Ритка. Деньги волшебным образом нашлись, и очень быстро, их даже не надо было отдавать, ни проценты, которых не было, ни сам долг, что списался сам собой. О деньгах вообще никто не говорил, потребовалось другое.

— Услуга за услугу, как говорится. Я ставлю диагноз и подписываю документы на определенного человека, дальше наблюдаю за ним, пока…

— Пока он не умрет, — закончил Егор. Ярость удалось кое-как подавить, он даже мог говорить не сквозь зубы, а почти нормально, только слегка невнятно — язык плохо слушался, и губы немели, словно укололся-таки аминазином, и теперь, невосприимчивый к внешним раздражителям, наблюдает за Игорем, как за чужим и ничего ему плохого не сделавшим человеком. Но справился с собой, выговорил кое-как:

— На тебе теперь двоих кровь, как отмаливать собираешься? Ты уже двоих убил, да какое там, двоих… Сколько всего на тот свет отправил, ты считал, паскудник? Скольким ты смерть прописал, скольких в ду́рке своей угробил? Ты считал, спрашиваю?

Получалось неубедительно, интонации исчезли, смыло их злостью, отвращением и чем-то вроде брезгливости. Игорь вытер с лица кровь, улыбнулся снисходительно и с жалостью, даже с состраданием посмотрел на Егора.

— Не считал, это не мое дело. Мне человека привели, я осмотрел и подписал, что сказано, а дальше не моя забота. Мне платили, я подписывал и снова подпишу, если понадобится. Я ж не для себя старался, Чалов, я для Риты, для Пашки, для сына. Он болен, ему врачи хорошие нужны, лекарства, операция, сказали, помочь может, он ходить будет. Да ради сына… я бы и мать твою шизофреничкой сделал, и тебя самого, и… Да плевать мне, кого, лишь бы Пашку на ноги поставить.

Снова смотрел задумчиво и безразлично, вытащил из кармана джинсов мобильник и принялся набирать номер. Егор трубку у него из рук вырвал, вытащил аккумулятор и зашвырнул под кровать. Посмотрел на Игоря, представил Ритку рядом с ним, Лерика этого, что видел раз в жизни и рожу его плохо помнит, представил в красках, в цвете и объеме, усмехнулся, перехватил тревожный взгляд дружка-паскудника.

— Что?.. — Егор оборвал его, не дал сказать, взялся за пистолет, и Игорь напрягся, не сводил с оружия глаз.