Когда Нина знала

«Не шевелиться и не дышать, начальница». Солнце выжаривает мозги в бритом черепе. Там, в мозгах, есть участки, которые булькают, как кипящая вода. Но есть и одна клеточка, благодаря которой она вдруг становится настороженной и острой, партизанкой, лесным зверем, который ничего не пропустит: то, как втягивала воду надзирательница перед тем, как в нее плюнуть. Она уловила, как вода заполнила ее рот, прежде чем она плюнула в Веру.

«Когда зайдет солнце, одна за тобой придет и спустит обратно в барак».

«Да, начальница». Слюна надзирательницы ползет по локтевой впадине, но надзирательница не торопится. «Скажи мне вот что, так, от чистого сердца: ты с твоими подружками и правда задумали привести на нас Сталина, чтобы победить товарища Тито?»

«Да, начальница». Хоть бы уже испарилась. Когда Вера работала на болотах, они пили там загрязненную воду. Женщины стояли в воде целыми днями, отправляли в нее все нужды, а потом ее пили. Жажда побеждала страх перед тифом. Плевок надзирательницы медленно ползет по Вериной руке. Она чувствует, как он скатывается, сперва прохладный, потом разогревается, медленно просыхает. Испаряется.

А надзирательница как раз начала любопытничать: «Так как же тебя не прибили на месте, ну-ка скажи? Как это тебя пожалели? Была лоханкой кого-то наверху?»

«Нет, начальница».

«Таким продажным шкурам, как ты, положено сдохнуть».

«Да, начальница». Да катись ты уже к дьяволу, ну пожалуйста, пусть свершится чудо!

«Это то, что я всю дорогу говорю. У товарища Тито слишком доброе сердце, если он таких сук, как ты, оставляет в живых».

«Да, начальница».

«Отравляют нам воздух нашей родины».

«Верно, начальница».

«Запомнила: с места не сходить, не дышать».

«Да, начальница».

Шаги. Тишина. Видимо, убралась. А если и нет, все кончено. Язык шарит по руке. Дотягивается до самой локтевой впадины. Ничего. Высохло и испарилось. Кожа сухая и соленая.

Сразу после заката приходит надзирательница, чтобы забрать ее обратно в барак. Вера с трудом держится на ногах. Женщины в бараке глядят на нее с любопытством. Хотят узнать, куда ее уводили, что она целый день делала. Они знают, что говорить ей запрещено. Среди них есть стукачки и есть тюремщицы, переодетые в заключенных, и есть провокаторши, которые являются сотрудницами УДБА, и у них есть стол у «хозяина» в Белграде.

Вечером женщины ее окружают, будто случайно ее касаются. Шепчут, только обмолвись словом, там тяжелее или легче, чем с валунами? Есть ли нормальные передышки? Одна ли она там? Видит ли там – то есть слышит ли мужиков, которые работают на каменоломне, в другом конце острова? Или хотя бы чувствует ли принесенный по ветру запах их пота? Она не отвечает. Выпивает четыре чашки воды, падает на койку и спит. Пока не приходят ее будить, еще до рассвета.

Ее снова ведут, одну ее из всего барака, и снова ставят ту же пьесу. «Стой так, нет, так, сдвинься сюда, выпрямись, подними руки, опусти руки, раздвинь ноги, сдвинь обратно, теперь не шевелись, поняла меня?» – «Да, начальница». Ты не шевелишься, пока кто-то не придет и не поставит тебя снова. И снова вынимается пробка из фляжки, и Верины губы раскрываются, как губы новорожденного, и вода выплескивается на землю, прямо к ее ногам, и запах влажной земли и искринки капель на ее руке, и все они испаряются прежде, чем она успевает слизнуть их языком.

В следующие часы, в следующие дни она то и дело слышит издалека, с моря шум мотора. Лодка или корабль проплывает мимо острова по дороге к суше или к одному из островов отдыха, что расположены по соседству. Возможно, загорающие на палубе люди замечают новую крошечную фигурку, которая стоит руки по швам на вершине лысой горы. Небось решают, что это скульптура, которую там поставили. И может быть, начальница Марья ставит ее там специально, чтобы люди с лодок ее заметили и решили, что она какой-то символ, вот только чего, что она символизирует? Маленькая женская фигурка. Издали она наверняка выглядит как мальчик или девочка.

И вдруг ее пронзает мысль: она монумент. Памятник Нине. Ее здесь установили в честь Нины. Потому что Нина выброшена на улицу. И так вот каждый, кто проплывет на своей роскошной яхте, увидит и узнает, что за наказание ждет такого человека, как она, Вера. Женщина, которая слишком сильно любила.

Спустя два часа, в четверть пятого утра я просыпаюсь с тяжестью в груди, волны паники прокатываются по всему телу. Я лежу и жду, когда успокоится пульс. В течение нескольких минут я – добыча для всевозможных мыслей и картин. Даже договор, который у меня с Меиром, – не предаваться плохим мыслям о себе до девяти утра, – даже он сейчас не действует.