Когда Ницше плакал

Брейер продолжил свой рассказ, перечислив все свои впечатления от их совместной работы: как он безуспешно пытался помочь Ницше, зная, что тот скрывает отчаяние, вызванное расставанием с Лу Саломе. Он даже раскрыл свой генеральный план, в соответствии с которым он притворился, что он сам нуждается в лечении от отчаяния, чтобы удержать Ницше в Вене.

Ницше буквально подпрыгнул на месте, услышав это: «То есть вы хотите сказать, что это все было ложью?»

«Поначалу, – признался Брейер, – я планировал „справиться“ с вами, разыграть роль сотрудничающего пациента, постепенно меняясь с вами ролями, что помогло бы вам стать пациентом. Но ирония ситуации заключается в том, что я действительно стал пациентом, что инсценировка роли стала реальностью».

Что еще можно было сказать? Выискивая упущенные детали в памяти, Брейер не нашел ничего. Он рассказал все.

Ницше закрыл глаза и опустил голову, обхватив ее обеими руками.

«Фридрих, с вами все в порядке?» – озабоченно поинтересовался Брейер.

«Моя голова – я вижу вспышки света – обоими глазами! Зрительная аура…»

Брейер немедленно перешел на роль врача: «Приступ мигрени пытается начаться. На этой стадии мы можем с ним справиться. Лучшее средство – кофеин и эрготамин. Не двигайтесь! Я сейчас же вернусь».

Выбежав из комнаты, он помчался вниз по ступенькам к центральному посту персонала, потом в кухню. Он вернулся через пару минут, неся поднос с чашкой, кувшинчиком крепкого кофе, водой и несколькими таблетками. «Сначала выпейте эти таблетки – спорынья с солями магния для защиты желудка от кофе. Потом выпейте весь этот кофе».

Когда Ницше проглотил таблетки, Брейер спросил его: «Вы не хотите прилечь?»

«Нет, мы должны поговорить об этом!»

«Откиньте голову на спинку стула. Я погашу свет. Чем меньше зрительной стимуляции, тем лучше». – Брейер опустил шторы на всех трех окнах и приготовил холодный влажный компресс, которым прикрыл глаза Ницше.

Несколько минут они молча сидели в полумраке. Затем Ницше заговорил успокаивающим голосом.

«Между нами одни интриги, Йозеф, – все между нами, все так по-макиавеллиевски, так нечестно, вдвойне нечестно!»

«Что мне оставалось? – Брейер говорил тихо и медленно, чтобы не дразнить мигрень. – Может, нужно начать с того, что мне нельзя было соглашаться. Должен ли я был рассказать вам обо всем этом раньше? Вы бы развернулись на каблуках, и больше бы я никогда вас не увидел!»

Ницше молчал.

«Я не прав?» – спросил Брейер.

«Да, я бы сел на первый же поезд из Вены. Но вы лгали мне. Вы же давали мне обещания…»

«И я сдержал каждое, Фридрих. Я обещал сохранить в тайне ваше настоящее имя, и я сдержал это обещание. Когда Лу Саломе расспрашивала о вас – если быть точным, требовала отчета, - я отказался говорить на эту тему. Я даже не сообщил ей о том, что мы видимся. И было еще одно обещание, которое я сдержал, Фридрих. Помните, я говорил вам, что в коматозном состоянии вы сказали несколько фраз?»

Ницше кивнул.

«Еще вы сказали: „Помогите мне!“ Вы повторяли эту фразу снова и снова».

«Помогите мне!», – я так говорил?»

«И не раз! Пейте кофе, Фридрих».

Ницше допил чашку, Брейер снова наполнил ее крепким черным кофе.

«Я ничего не помню. Ни „Помогите мне“, ни другой фразы, „Нет гнезда“ – это не я говорил».

«Но это был ваш голос, Фридрих. Со мной говорила какая-то часть вас, и этому „вам“ я дал обещание помочь. И я никогда не предавал эту клятву. Пейте кофе. Я выписываю вам четыре чашки».

Ницше пил горький кофе, Брейер тем временем сменил компресс: «Как ваша голова? Вспышки света? Хотите помолчать какое-то время и передохнуть?»

«Мне лучше, намного лучше, – слабым голосом произнес Ницше. – Нет, я не хочу молчать. Молчание будет волновать меня еще больше, чем разговор. Я привык работать, когда во мне бушуют такие чувства. Но для начала дайте я попробую расслабить мышцы в висках и кожу черепа. – Три-четыре минуты он медленно и глубоко дышал, тихо ведя счет, потом заговорил: – Вот, так значительно лучше. Когда я считаю вдохи, как сейчас, я представляю, что мои мускулы расслабляются с каждой цифрой. Иногда я могу сосредоточиться, только когда концентрируюсь на дыхании. Вы когда-нибудь обращали внимание на то, что воздух, который вы вдыхаете, всегда прохладнее воздуха, который вы выдыхаете?»

Брейер наблюдал и ждал. Слава господу, пославшему мигрень! – думал он. Она заставляет Ницше, пусть ненадолго, но оставаться на своем месте. Холодный компресс позволяет видеть только его рот. Усы Ницше вздрогнули, как если бы он собирался что-то сказать, а затем, судя по всему, передумал.

Наконец Ницше улыбнулся: «Вы думали, что манипулируете мной, а я все это время думал, что манипулирую вами».

«Но, Фридрих, все, что было зачато во лжи, рождено было сейчас в честности».

«И – ах! – за всем этим стояла Лу Саломе, в любимой своей позе, держа поводья, с кнутом в руке, управляя нами обоими. Вы многое рассказали мне, но одну деталь все же упустили, Йозеф».

Брейер протянул к нему руки, ладонями вверх. «Мне больше нечего скрывать».