Когда она меня убьет

— Конечно, помню. Ну и что? Я долго собирался переезжать, ну и в конце концов собрался. А что вещи собрал быстро — так чего тянуть?

Кира застонал, схватился за голову и обвел взглядом присутствующих.

— Нет, вы что-нибудь подобное слышали? Может, пусть она его пристрелит, мне уже не жалко!

В комнате что-то происходило. Все смотрели на меня с сомнением, даже Ева старалась не встречаться со мной взглядом. Похоже, она просто не знала куда спрятаться.

— Ева, — попросил я. — Ну скажи ему, что я говорю чистую правду. Ну вспомни, мы в первый раз встретились, когда ты пришла за ключами, которые твоя мама собиралась оставить у меня. А у меня их не было, помнишь?

В комнате теперь воцарилась полная тишина. Кира смотрел на меня как на отъявленного негодяя, Екатерина Дмитриевна щурилась как-то особенно беззащитно, а Ева, ответ которой только и мог вернуть доверие этих людей ко мне, почему-то с ответом не торопилась. Она просто застыла. Превратилась в мраморное изваяние. А глаза у нее подозрительно блестели.

— Ева, — позвал я уже не так уверенно. — Скажи… Что-нибудь уже скажи, а то я сойду с ума.

— Я не понимаю, чего ты добиваешься? — спросила она и, обратившись к остальным, прибавила: — Мне нужно выйти, разрешите?

— Конечно, милая, — отозвалась тут же Екатерина Дмитриевна, — я вас провожу. Обернувшись, она посмотрела на меня и покачала головой.

— Ну ты и… — Кира даже не захотел тратить на меня сильного словца.

— Послушай, — сказал я. — Я уже совсем ничего не понимаю. Может быть, день был слишком необычный. Но я говорю то, что знаю наверняка: я не был знаком с Евой до переезда. Богом клянусь!

— Ты ее больше не любишь? — осторожно спросил Кира.

Я усмехнулся:

— Кира, ты говоришь так, будто она моя жена и за плечами у нас двадцать лет брака. Что значит больше? Я себе-то не могу ответить на вопрос, когда я понял что к ней испытываю. Вчера, или неделю назад, или с самого начала, когда она пришла за ключами.

Кира нахмурился.

— Я к тебе приходил помогать книги упаковывать?

— Да.

— Помнишь, что ты делал?

— Книги упаковывал! — повысил я голос.

Кира покачал головой:

— Ты пел.

— Пел?

— Что, и этого не помнишь? Пел, скакал по квартире как чумовой и время от времени смеялся. Может, тебя Инга чем опоила, что тебе память отшибло?

— Точно, — наконец сообразил я. — Мне же отшибло. В больнице, помнишь? Они же мне рентген делали там, все такое.

И тут я заметил, что Кира, наконец, задумался. Он еще совсем чуть-чуть только задумался. Но тем самым одним маленьким шажком чуть-чуть перешел на мою сторону. И еще я понял по его лицу, что ему очень хочется перейти на мою сторону, потому что он уже столько лет на моей стороне, а тут…

— Точно, брат, я и забыл совсем. Так ты не прикидываешься?

— Я должен что-то вспомнить?

— А можешь? — Кира думал о чем-то своем, соображая, вероятно, что из моей потери памяти могло следовать.

Но если ему было что сообразить, то мне и думать было нечего. Я не помнил, чтобы пел, собирая вещи. Я вообще не помнил, чтобы я пел в последние несколько лет. А может — никогда?

— У тебя в новой квартире ставили счетчики на воду, помнишь?

— Вроде.

— И ты поехал мастеру открыть.

— Наверно, поехал.

— Ты это помнишь или нет? — рассердился Кира.

— Помню. Не то чтобы лицо мастера перед глазами стоит, но в принципе все помню.

— Счетчики поставили?

— Раз стоят — значит, поставили.

— И… — протянул Кира, приглашая меня продолжить.

— Что?

— И что было дальше?

— Домой вернулся. Все.

Кира достал из кармана куртки блокнот, полистал и сунул мне под нос.

— Читай! — приказал он.

— «Двадцатое декабря, 12–00», — прочел я. — «Они столкнулись в подъезде!!!» Кто это они?

— Ты и Инга.

— Не помню.

— Верю.

— Почему?

— Потому что она через пять минут уже поднялась к себе. День бы пасмурный, как обычно, и у нее в окнах загорелся свет.

— Ты на морозе прыгал, что ли?

— У вас очень приятное кафе напротив дома. Я там любимый клиент с бесконечным кредитом. Дальше читай.

— «Роман уходит домой. 23–35». Так поздно? Совсем не помню. Неужели так поздно счетчики ставили?

Кира молчал.

— Не могли, да? То есть я чем-то был занят, да?

Кира молчал, а я перешел на шепот и, оглядываясь на дверь, ведущую в соседнюю комнату, в которой скрылась Ева, спросил умирающим голосом:

— С Ингой я точно не был?

— Не был, — ответил Кира. — Ты правда совсем ничего не помнишь?

— Странно. Мастера помню, ну лицо, может, и не запомнил, но сумку его помню, красная была сумка, такая забавная. Помню, прощаясь, ему деньги отдавал. Сдачи не было, сто рублей на чай оставил. И за окном, точно помню, еще светло было. Слушай, мне кажется, он быстро все сделал, за час как будто.

За дверью послышались шаги, и на пороге появилась Ева.

— Я тоже хочу знать что у него такое с памятью, — сказала она Кире. — Пусть скажет правду. Мне уже все равно.

Мы с Кирой заговорили одновременно.

— Что значит все равно? — спросил я.

Мне совсем не понравилось это ее «все равно». Я не хотел быть ей «все равно».

— Да, кажется, он правду говорит, — покачал головой Кира. — Может, просто введем его в курс дела?

— Нет! — воскликнула Ева. Смутилась и тут же добавила: