Когда отступит тьма

Неподалеку от вокзала находился ломбард. Эрика заложила там часики за двадцать долларов и золотое колечко за двадцать пять. Она знала, что такое ломбард. Видела их по телевизору.

С такими деньгами она могла позволить себе такси. Водитель, знавший эту школу, высадил ее у ворот, не вняв просьбе въехать на территорию.

Эрика помнила, как он разглядывал ее, пока она отсчитывала деньги за проезд и чаевые. Это был уроженец Карибских островов с мелодичным голосом и приятным лицом.

— Не слишком ли вы маленькая, мисс, чтобы разъезжать одной?

Эрика храбро солгала:

— Мне восемнадцать.

Таксист улыбнулся:

— Что ж, может быть. А может, и нет. — Тут улыбка его стала шире. — А-а, понятно. Мышки играют, но кота им не провести. — Эрика была уверена, что таксист ее выдаст. После стольких усилий на пороге успеха ее разоблачат. Но он просто взял деньги и засмеялся: — Кот говорит, что у этого ребенка здесь есть мальчик. Возлюбленный. Верно?

Ее внезапное облегчение, должно быть, показалось смущением, потому что таксист махнул рукой, показывая, что отвечать не надо.

Эрика повернулась и зашагала по подъездной аллее. Когда машина уехала, она вернулась и пошла вокруг с наружной стороны ограды. Увидела ребят, играющих в футбол на покрытом свежей травой поле; в Мэриленд весна приходит раньше, чем в Нью-Хемпшир.

Роберта среди них не было. Видимо, он сидел у себя в комнате. Эрика знала, как называется его спальный корпус.

Она незаметно перелезла через забор, перебросив сначала чемодан. И стала обследовать территорию, прячась при звуках шагов и голосов. Школа была небольшой, найти спальный корпус оказалось нетрудно.

Эрика украдкой прошла по пустому коридору к единственной комнате с открытой дверью, и он оказался там, лежал, свернувшись калачиком, на своей койке.

— Роберт, — произнесла она.

Ей никогда не забыть его комично вытаращенные от удивления глаза, а потом внезапную, преобразившую лицо улыбку.

— Сестричка…

Встав на койку коленями, Эрика обняла его и почувствовала, какой он маленький. Господи, он совсем отощал; он ничего не ест.

Это воссоединение разрушило плотину его сдержанности, и Роберт затрясся в объятиях сестры от неудержимых рыданий.

— Здесь очень плохо, — зашептал он, когда обрел способность говорить. — Они очень злобные, они все ненавидят меня, обзываются все время, все время, я слышу их даже когда сплю, они не унимаются, их голоса раздаются у меня в голове, в голове…

Эрика сказала братишке, что все будет хорошо. Она заберет его отсюда. Они уедут вместе. У них больше не будет ни общих спален, ни тюрем-школ.

Как она сотворит это чудо, Эрика не представляла. Деньги у нее кончились, правда, у Роберта могли быть. Но даже если и были, двум детям без сопровождения взрослых далеко не уехать. Однако она найдет способ. Это необходимо. Ради Роберта.

Эрика могла отбыть свой срок в Нью-Хемпшире, но жизнь здесь убьет ее брата, она знала это.

— Вот она! — раздался суровый голос за дверью.

Эрика с Робертом медленно выпустили друг друга из объятий, девочка повернулась и увидела, как в комнату входят трое взрослых. То были, как она узнала впоследствии, директор школы, его помощник и дворник, видевший ее на подъездной аллее.

— Я говорил Фернеллу, что она приедет сюда, — произнес директор с явным удовольствием. Суровый голос, прозвучавший минуту назад, принадлежал ему. — Черт возьми, он небось продолжает искать ее в Бостоне.

Эрике все стало ясно. Кто-то накануне вечером позвонил из академии мистеру Фернеллу, сказал, что она исчезла, и мистер Фернелл позвонил в школу на тот случай, если она поехала к брату.

— Ты знал? — обратился директор к Роберту, сверля его ледяным взглядом. — Ты солгал, когда мы спросили тебя.

Роберт не ответил. Эрика ощутила его дрожь и поняла, что он опять плачет.

— Не отправляйте меня отсюда, — попросила девочка.

Директор ответил, что она задала всем много беспокойств и хлопот, поэтому не время просить об одолжении.

— Роберт нуждается во мне, — взмолилась Эрика. — Он… он боится… оставаться без меня.

Помощник директора ответил, что мальчику нужно привыкнуть к этому, вот и все. Всем надо когда-то становиться самостоятельными. Директор уверенно поддержал его, еще раз выговорил Эрике за непозволительное поведение, а Роберту за лживость. Моральный приговор был вынесен. Только дворник, похоже, сомневался в его справедливости, но Эрика даже в свои двенадцать лет понимала, что он здесь не главный.

В полдень приехал мистер Фернелл, чтобы отвезти ее в аэропорт. От гнева он держался холодно и, сев с Эрикой на заднее сиденье такси, объявил, что лишает ее карманных денег.

— Роберт умрет, — сказала Эрика, глядя на проплывающий за окошком ландшафт.

— Что?

Она глянула на мистера Фернелла.

— Умрет.

— Чепуха.

— Эта школа убивает его.

— Чепуха, — повторил мистер Фернелл и добавил, что сам учился в такой же школе и это дало ему очень много хорошего.

— Тогда почему вы стали таким дерьмом? — спросила Эрика.

Это было первое взрослое выражение, которое она произнесла, и даже на дне бездны отчаяния получила от него удовольствие.