Когда оживают Страхи

– К вашим услугам, ученик, – дружелюбно отозвался призрак, изобразил ободряющую улыбку. – Уточните запросы.

…Лишь часа через полтора я сумел добраться к лифту. Измотанный и уставший, будто грузил мешки в порту, насквозь пропахший потом. С головной болью жуткой настолько, что выгорали глаза.

Как шел обратно по коридору, не помню. Кажется, пару раз утыкался в стены, но всякий раз приходил в себя от тревожного алого света шара-проводника и его бормотания: «Доступ с ученическим рангом запрещен». Вновь куда-то шагал, с трудом переставляя ноги и разгоняя муть перед глазами, скрипел зубами, ругался.

И лишь когда оказался перед дверьми лифта, немного пришел в себя, вытер кровь с искусанных губ. Дождался, когда откроются двери, зашел и привалился к стене. Затем почти вечность слушал мерный гул двигателей, гладил пальцем шероховатую поверхность новенького ключа в кармане. Такого же, как медальон епископа. Запросил на всякий случай, а вдруг доведется вернуться.

А вот думать получалось хреново. Тем паче что в пятки вскоре толкнулся пол, сквозь звон в ушах прорвался резкий голос:

– Точка назначения достигнута.

По глазам резануло ярким светом, дохнуло сыростью и запахами разложения, что проникали в гостиную снаружи. Я покачнулся, но сделал шаг вперед, почти вслепую добрался до середины зала. И тотчас получил мощную зуботычину в скулу. Из глаз брызнули искры, а мир вокруг тошнотворно кувыркнулся.

Пожалуй, следовало попытаться прийти в себя еще в библиотеке. И жадничать не стоило, когда библиотекарь предупреждал об ограничениях в объеме копируемой информации. Но все-таки поторопился.

Моргнув, я сообразил, что валяюсь на полу. По лицу течет горячее и липкое, а вокруг кто-то топчется, раздаются голоса. Невнятные, далекие, с убегающим смыслом. Но едва я попытался вникнуть, как в голове щелкнуло и сознание слегка прояснилось.

– …нашла! Вот, в сумке!

– Постой, ты уверена, что можно трогать? У искателя какой-то уж очень болезненный вид.

– Опять трусишь, Ол? Прекрати. И не грызи мне мозг. Я устала от нытья, устала от Тома с его припадками, устала от мерзкого места. Ничего не будет, это лишь книга. Видишь? Струпьями не покрылась, чешуей не обросла.

– Ладно, как скажешь. Тогда как поступим? Уходим в порт? Если помнишь, батискаф еле дышит, придется убить время на снаряжение и ремонт. К тому же непонятно, как выходить по причальным трубам, пробираться через заграждения на склоне Барьера.

– Ты опять ноешь, Ол. Я тебе говорю – все получится. Кто проверял преграды в последний раз? Сети наверняка давно сгнили, врата тоже. Нам придется потрудиться и понервничать, да. Но я знаю подходящий шлюз, где сможем причалить. Никто не станет задавать вопросов, помогут при необходимости.

– Просто не нравится идея с возвращением на древнем гнилом батискафе. Много чего может пойти не так.

– А идти по тоннелям, где бродят Вестники, тебе, получается, нравится?..

– Тогда как поступим с искателем? Как приказывал Лиам?

Рядом со мной послышалось тяжелое сопение, шелест одежды. За шиворот ухватили и поволокли к выходу. Но через секунду здоровяка остановила реплика Моры:

– Подожди.

– Думаешь, пригодится? – с сомнением прогудел детина. – У меня в целом к мальку нет претензий. Лиам советовал повременить до выхода из Лимба. Если придется отбиваться от Вестников, может и сгодиться на что.

– Нет, – немного помолчав, ответила наемница. – Я хочу сделать это сама.

– Ясно, – пророкотал здоровяк.

Даже сквозь биение раскаленных прутов по голове, сквозь шум пламени, пожирающего голову, я услыхал щелчок взводимого курка. Уловил равнодушие Олиффа, а также легкое сожаление, наложенное на упрямство Моры. Не удержался и захохотал. Сначала тихо, а потом громко и нахально, издевательски.

– По ходу я слишком сильно приложил, – высказал предположение детина, от него повеяло недоумением с опаской. – Или, может, его там, внутри, с ума свели богомерзкие машины?

Цепкая лапища отпустила, и я шлепнулся на пол, как мокрый мешок. Больно стукнулся лбом, но хохотать не перестал. Смех рвал меня изнутри, рожденный нервным напряжением, болью, переживаниями последних дней. Лился и лился нескончаемым потоком, отчего начали болеть мышцы живота и лица.

Да что там, я почти блевал этим смехом, как кот шерстью.

Сумев совладать с собой спустя пару минут, осторожно отжался на руках от пола и сел, посмеиваясь, потрогал рассеченную кожу на лице. Увидел кровь и хохотнул громче. Перевел взгляд на серого с перепугу Олиффа, шарахнувшегося прочь, затем на бледную напряженную Мору – с моим револьвером в одной руке, другой же она крепко прижимала к груди книгу – и разразился новым приступом неудержимого веселья. Лишь вспышка боли, пришедшая как расплата за телодвижения и прожегшая череп от нижней челюсти до темени, заставила заткнуться. Я страдальчески скривился и сжал ладонями виски. Вновь посмотрел на наемницу и хмыкнул:

– Вы до отвращения предсказуемы.