Ему было паршиво, так, что хоть садись и вой. Но вместе с тем… вместе с тем, как-то иррационально стало немного легче.
С одной стороны, он убедился, что его обвиняют… Как минимум, не так сильно, как он ожидал всё это время. С другой…
Появилось что-то, что он может сделать.
Крайне сомнительное доброе деяние, если разобраться — но сам Адион считает это важным, так? И это было что-то очень человеческое. Университет, сеть магазинов, мысли о матери перед смертью… Фейри обычно описывались как жесткосердные, развращённые, слегка свихнутые создания с махровым матриархатом, притворяющиеся людьми насекомые, едва ли способные на родительскую любовь. С другой стороны, Лео и сам прекрасно понимал цену всем подобным описаниям: феи находились в напряжённых политических отношениях примерно со всеми, кроме разве что традиционно нейтральных Вольных Городов и соседей-демонов. И в этом смысле многие вещи становятся куда более очевидными. Смачно рассказывать о том, что политические противники обожают жрать детей — это такая классическая классика, что хоть чешись. И даже если мать Адиона оторвёт Лео голову…
Теперь у него появилась цель. Что-то, что “я сделаю, когда кончится война”. Раньше Лео только поднимал брови, когда находил в хрониках это высказывание, но теперь… Теперь…
Есть вещи, которые понимаешь в полной мере, только испытав на собственной шкуре. Никакие хроники, никакие попытки описать это не сработают в полной мере.
“Когда для меня война кончится — или останется за спиной — я найду эти самые “Стеклянные крылья” и расскажу, что смогу. Совру в том, в чём попросили, но в остальном выдам правду. И, если его родственники попытаются превратиться в насекомых и откусить мою голову… Думаю, я заслужил. В конечном итоге, я просто смотрел, как мои так называемые сослуживцы напали на их сына, заблокировали ему магию, издевались над ним. Значит, стоять в одиночку перед его роднёй с такими вот новостями и рисковать быть сожранным — вполне нормальная цена. Просто моя очередь, правда?”
— Ага, — зло хмыкнул эльф, вырывая Лео из раздумий, — вижу. Ты думаешь, моя семья попытается тебя прикончить? Думаешь, они какие-то там
Лео открыл рот, чтобы возмущённо возразить, но Адион предостерегающе поднял руку.
— Не спеши отказываться и нести прочую прекраснодушную чушь, — предупредил он жёстко. — Моя семья может помочь тебе с документами. Или с работой. Или с путешествием в другой мир. Заманчиво, правда?.. Я не какой-то наглый бестелесный паразит, который хочет присосаться к твоей сущности и заставить за просто так выполнять свои посмертные хотелки. И я не считаю, что ты должен мне по гроб здравого смысла просто потому что пожалел меня. Я догадываюсь, как тебе описывали эльфов, но сразу скажу: вся эта драконья риторика насчёт “паразитов” и всё тому подобное, я такого тут наслушался. Но мы разные, понятно? Разговоры о “паразитах” — это просто их способ показать, что мы насекомые и не имеем права считаться полноценными оборотнями. А значит, и права оборотней на нас не распространяются… Бред! Я был членом движения “свободные крылья” при жизни, и не собираюсь становиться кем-то другим после смерти! Я говорю тебе о честной сделке, человек. Не смей унижать меня!
Лео моргнул.
А потом моргнул ещё раз.
Ему как-то не приходило в голову, что у местной эльфийской молодёжи могли быть такого рода движения. Лео казалось, что это общество находится пока ещё на слишком ранней стадии. По идее, такие штуки приходят вместе с индустриализацией… С другой стороны, даже в истории Земли более ранние примеры подобных движений всё же имели место. Опять же, наличие магии не может не вносить некоторое разнообразие в исторические процессы. Например, даже в местной человеческой правовой системе существовало очень ощутимое деление на “женщина” и “магиня”. И там очень наглядно работала присказка про Юпитера и быка: магини были полноценными, ничем не ущемлёнными членами общества, а женщины… Ну, тем, что мы подразумеваем под “женщиной”, когда вспоминаем век эдак девятнадцатый. В лучшем случае.
Такое вот противоречие.
Опять же, университетская среда исторически является отличной грибницей для такого рода движений. А Адион, переехав учиться в Предгорное Княжество, наверняка столкнулся со… своеобразным отношением местных. Лео понимал это, как никто: покинув после скандала с отцом родной город, в честь которого был назван, Лео сменил имя на новый манер и двинулся учиться, так сказать, в земли дальние.
И, несмотря на все современные законы и правила, очень всякое отношение он там встречал.
И да, иногда болезненная гордость была одним-единственным возможным способом с этим справиться.