Когда падают звезды

Потемкин знал об этом. Он сказал Лашкареву, каким будет его особое задание в Крыму — добиваться осуществления именно второго варианта. Надо уговаривать хана и, в частности, передать ему предложение императрицы: двести тысяч рублей пенсии в год и должность правителя северной провинции Ирана, которую русские собиралась завоевать, в том случае, если он покинет Крым. Подданные же Шахин-Гирея готовы принять его отречение. О том сообщает светлейшему один из самых доверенных секретных агентов, пребывающий на полуострове уже год…

Наконец, в Иностранной коллегии Лашкареву вручили важный документ — верительную грамоту. Она имела вид большого листа бумаги, с цветными рисунками на полях, с государственной печатью внизу, с подписью царицы, а сложена была ввиде гармошки и упакована в специальный мешок из золотой парчи с серебряным шнуровым оплетением. Адресуясь к светлейшему хану, Екатерина Вторая в ней указывала:

«Мы заблагорассудили отозвать находившегося при Вашей Светлости нашего полномочного министра Веселитского для употребления при других делах, а на место его определить в качестве резидента нашего надворного советника Сергея Лашкарева, которого сим аккредитуя, желаем и требуем, чтоб Вы дозволяли ему всегда по востребованию дел и обстоятельств свободный к себе доступ и подав веру всему, что он Вашей Светлости именем нашим и двора нашего предлагать будет, а особливо уверениям продолжительного нашего попечения об истинном благе Вашей Светлости и всей области татарской…»[47]

Но роскошная эта грамота не понадобилась.

Лашкарев приехал в Карасу-Базар 7 апреля 1783 года. Он нанес неофициальный визит Шахин-Гирею через день, 9 апреля. Их беседа продолжалась около полутора часов. С присущей ему энергией, напористостью и убедительностью, образно, на прекрасном тюрко-татарском языке, русский дипломат обрисовал светлейшему хану нынешнюю ситуацию и передал предложения своей государыни, весьма заманчивые для озлобленного непониманием окружающих любителя персидской и итальянской поэзии. Повелитель крымско-татарского народа впал в глубокую задумчивость. Но, прощаясь, обещал Лашкареву рассмотреть этот вопрос.

Надворный советник начал готовиться к официальному визиту. Вручение верительной грамоты в те времена обставляли довольно торжественно. В церемониях участвовали все сотрудники дипломатической миссии и военный отряд ее охраны. С татарской стороны — хан, мурахасы, или члены ханского совета Дивана, придворные, воины первой сотни ханской гвардии — бешлеи. Шествие с каретами, пешими и конными людьми проходило по улицам, потому выясняли, как ехать, куда поворачивать, где стоять, кому и что говорить в зале приемов.

В разгар рутинной работы Лашкарева посетила курская дворянка, вдова подполковника Ширванского пехотного полка Аржанова Анастасия Петровна, путешествующая по Крыму для поправки здоровья, до предписанию врачей. Конечно, дипломат знал, кто она на самом деле, и принял посетительницу очень любезно. Флора сообщила ему о новых действиях Шахин-Гирея. Он объявил сбор беев, мурз и имамов в Карасу-Базаре, но для какой цели — неизвестно.

Едва ли все вольные сыны степей и гор откликнутся на призыв своего сюзерена, считала Аржанова. Однако многие представители так называемой «русской партии» и без его приказа с конца марта проживают здесь. Иногда они встречаются с Шахин-Гиреем и с большой вероятностью предсказывают только одно событие — его отречение от престола.

Это произошло 17 апреля 1783 года.

Светлейший хан вышел к собравшимся, держа лист бумаги в руках, положил его на столик «кьона», стоявший посреди зала, воздел руки к небу и обратился к Всевышнему:

— Аль-хамду-л-илляхи! Раббаня аатина фид — дунья хасанатан ва филь — аахирати хасанатан ва кына азабаннар![48]

Далеко не все присутствующие хорошо знали арабский язык. Но смысл сказанного уловили. Он соотносился с каноническим текстом Корана. Далее правитель перешел на тюрко-татарский и заговорил мелодраматически, то резко повышая, то понижая голос, произнося некоторые слова нараспев, делая слишком сильные ударения. Так звучала в его устах клятва отречения. Суть же ее состояла в следующем: будучи несколько лет владетелем крымских татар, хан радел об их благе и пользе, но воочию убедился в неблагодарности и переменчивости этого народа, склонного к чужим внушениям, посему от бремени власти над ним он теперь отказывается.

Шахин-Гирей полагал, будто впечатленные его клятвой, подданные тотчас падут на колени, закричат, заплачут и станут дружно умолять его не бросать их, несчастных, на произвол судьбы. Тогда он у них на глазах порвет бумагу в клочья и тем укрепит свою власть хотя бы морально. Но ничего подобного не случилось. К изумлению хана, даже знатные, близкие к трону вельможи братья Абдулла-бей и Мехмет-бей из рода Ширин, престарелый Али-Мехмет-мурза из рода Яшлав, надменный Адиль-бей из рода Кыпчак, хитрый и осторожный Джанибек-мурза из рода Барын хранили молчание. Остальные, глядя на них, тоже не произносили ни слова и с места не двигались.